Этот творческой проект посвящен украинской поэтессе и драматургу Лидии Чупис, которая погибла десять лет назад. Поставила спектакль режиссер Елена Шапаренко. Зритель имел возможность увидеть первое сценическое произведение «Жизнь на трех» в контексте «Триптиха» по пьесе автора.
В центре спектакля жизнь женщины — «Я» (в роли актриса Театра русской драмы Светлана Автухова), которая находится на края пропасти: физической, моральной, духовной. Факторы, которые толкают героиню в пропасть, — алкоголь и наркотики; причина — одиночество, которое является неестественным для человека, ведь у нее, кажется, было все — любовь, бурная жизнь, карьера... Женщина стоит на грани сна и реальности, здравого смысла и алкогольного опьянения — а далее — как в замкнутом круге — похмелье, и ежедневная история неизбежно повторяется.
Своеобразным прологом сценического произведения является пробуждение героини от сна: просыпаясь от солнечного света, она словно обнимает кого-то, и элементы театра теней свидетельствуют о том, что этот кто-то все же был в ее жизни. Однако далее — в довольно депрессивной, гнетущей атмосфере продолжается ее духовное существование.
Слушая текст «Жизни на трех», создается впечатление, что пьеса Лидии Чупис предназначена для моноспектакля ведь, фактически, является монологом одной героини. Однако в этом опьяняющем и «нервном» пространстве (сценографические апартаменты напоминают палату в сумасшедшем доме — белые стены, белый бумажный телефон, бутылка и т. д.) появляется «Она» (в этой роли Христина Воробьева) — бред героини, некий «глюк» (кстати, жанр сценического произведения определен как «мелодраматический трагиглюк на две картины в сопровождении телефона»). И «Она» настолько тесно взаимодействует с героиней — спасает и жалеет, помогает, любит, а кое-где воспитывает и издевается, что две плоскости — мистика и реальность — становятся единым целым. Атрибутами некоторой мистификации служат воображаемые зеркала на сцене, а также кукла — аллегорическая миниатюрная копия героини, которая неподвижно стоит на таком же самом кресле-качалке.
«Она» пытается спасти героиню от алкогольной и наркотической зависимости, считая основным средством спасения Любовь: перефразируя известный афоризм о существовании Бога, можно допустить, что если бы любви не было, то люди бы ее выдумали — и такая выдумка имеет место в спектакле. Именно за нее они и цепляются, как за последнюю возможность жить. Героиня же, страдая от стыда за собственное поведение, как тот Пьяница из «Маленького принца» Экзюпери, пьет от стыда и недовольства собой.
Спектакль насыщен терминами из психиатрии, употребление которых героиней воспринимается как самоирония, а также — фрейдистскими символами (например, эротические мотивы во внешнем виде месяца), без которых, конечно, в «популярной» психиатрии не обойтись.
Третьим участником «Жизни» является телефон: именно телефонный звонок от любимого героини так ждут ежедневно «Я» и «Она». Героиня как будто общается с любимым: то ругает его и спорит, то разговаривает нежно и ласково. Однако это общение оказывается только игрой — игрой в жизнь и любовь, а еще необходимым монологом для человека с раненой душой. И трудно удержаться от ассоциации этой игры с «Человеческим голосом» Жана Кокто и его определением монолога, как «возможности для человека излить душу».
В финальной сцене любовь хотя бы на некоторое время спасает женщину: она успокаивается и засыпает (актриса проявляет большую духовную пластичность — от монологов на грани психического срыва до покоя и умиротворения), а «Она» разговаривает по телефону с воображаемым любимым, подхватывая заданные правила игры. Впоследствии на стене появляются детские рисунки, которые символизируют душевный уют и семейное счастье... Что будет происходить после того, как героиня очнется? В конце концов, это не имеет особого значения, ведь на каждом новом этапе жизни — своя мистификация и, возможно, свои «глюки»…
