Подноготную своих работ Оксана Спиндовская-Паламарь не
просто не скрывает — она акцентирует на ней внимание, более того — делает
ее важнейшим средством выразительности — и, надо признать, средство это
оказывается из сильнейших. Рисунок гуашью, лаконичный и размашистый, и
печатный текст одновременно сосуществуют — и отрицают друг друга. Изображение
оказывается то чем-то вполне реальным (насколько это вообще возможно в
графике), то чуть ли не фикцией. Работы одесской художницы даже не двухслойны.
Они скорее напоминают общеизвестный рисунок для демонстрации оптических
иллюзий — два черных профиля, а между ними — белая ваза. Так и здесь —
сидящая на бело-синей драпировке девушка в черном оборачивается вдруг газетным
листом, покрытым гуашью, а газетный лист — снова девушкой. И так — до бесконечности,
до головокружения. Жутко, но завораживает необыкновенно.
Оксана Спиндовская-Паламарь производит впечатление человека
замкнутого и даже немного скрытного. Судя по работам, она отважна до полной
безжалостности по отношению к себе и своему творчеству; и еще — она печальна.
Похоже, как художник она совершенно отказалась от всех пафосно-романтических
лозунгов вроде «магии творчества» или «высокого предназначения». К чему
сотрясать воздух? Вот он — газетный лист, покрытый с разной плотностью
гуашевыми красками. И то, и другое до боли банально — и при этом отвечает
всем требованиям: графика как графика, искусство как искусство. Однако,
честно и трезво, чуть ли не цинично во всем сознавшись, одесская художница
стала вдруг похожа на ребенка, разломавшего заводную игрушку, чтобы посмотреть,
что у нее внутри. Вот она, игрушка — она никуда не делась, она просто разобрана
на колесики и пружиночки. Возможно, так даже интереснее. Наверняка — куда
понятнее. Только вот музыка Бог весть почему больше не играет. Вредность
иллюзий несомненна. Но утратившим иллюзии остается только грустить — вслед
за своими темноволосыми натурщицами и опустевшими пляжами.
