Каждое зимнее утро начинается по одному и тому же сценарию: не спеша встаю с кровати, иду на кухню, поднимаю роллеты на оконных стеклах, приоткрываю часть окна, впуская вовнутрь утренний морозный воздух и наполняющие его звуки.
В теплую пору, в первую очередь, что слышишь даже из-за закрытых окон, еще до полного пробуждения и осознания себя — многоголосый щебет. Весной он бодрит лучше кофе. Сейчас нечасто слышно птичьи распевы, стрекот, чирикание и писклявые голоса перекликаются с деревьев, которые уцелели после оборудования парковочных мест в пространстве между здешними хрущевками.
Первыми уже не один год на мой кухонный подоконник прилетают горлицы. Всегда парой. Садятся впритык к стеклу и поглядывают на меня сквозь оконное стекло блестящими бусинками глаз, совсем по-собачьи просительно склоняют головки набок, пряча в сизых перьях теплого оттенка тонкую черную полоску сзади шеи. Насыпаю горсточку ячменя. Завтракают. Порою воркуют свое птичье «благодарю». Сейчас, в холод, все чаще молча кланяются, показывая свои черные «воротнички». И летят.
После горлиц на кипарисовик за окном стайкой прилетают мелкие голубые синицы. Им сыплю заблаговременно высушенные тыквенные семена. Синицы упорядоченно подлетают по одной, изредка по две, хватают семечко, возвращаются на дерево и уже там его съедают. И так согласованной вереницей, пока каждая желто-синяя птичка схватит по семечку и усядется на темно-зеленом фоне ветвей со своей порцией.
В последнее время после синиц прилетает сорока. Эта гостья может зависнуть в воздухе, всматриваясь в мое лицо сообразительными, пронзительными глазами — мастерица мгновенно устанавливать зрительный контакт. Иногда хватается когтистыми лапами за край жести. Иногда просто на лету ловко загребает клювом часть птичьей пищи, насыпанной на подоконнике. Она никогда не предупреждает о своем прилете, не выпрашивает еду заранее, не красуется близко к окну. Ее визиты каждый раз внезапны. Порою прилетает сойка. Такая разбойница с другими птицами, с людьми она осторожна. Никогда не ест в моем присутствии. Двигается прытко, но ей важно хотя бы мгновение покрасоваться своим окрасом на отдаленном от оконного стекла внешнем выступе балкона.
В наиболее снежные дни декабря прилетали снегири. Впервые за несколько лет жизни здесь видела этих красивых птиц. Несколько дней подряд они усаживались на голые ветки деревьев между домами, не приближаясь ни к одной из трех кормушек. Шестерка их, красных-красных на фоне белого-белого снега. Птицы приручили меня весьма. Мои дикие заоконные любимцы, которым я горсточкой зерна и семян хотя бы немножко помогаю пережить зиму.
«Запрещено кормить диких птиц. Дайте им оставаться дикими. Штраф 2500 долларов» — предупреждают объявление в канадском парке. В американских длинным текстом объясняют, почему уток вредно кормить хлебом, и просят приносить птицам колотую кукурузу. По крайней мере, в Мичигане, где мне пришлось пожить несколько лет, кормить птиц зерном — традиция. Не видела ни одного частного дома, во дворе которого не было бы кормушки. Всегда полной зерна. Хотя там значительно больше, чем у нас, видов деревьев с шишками, орехами, желудями, зимними ягодами, которыми питаются в холодную пору тамошние белки, гуси и разнообразная мелкая птица.
Несмотря на то, что Канада (вместе с Австралией) не менее всего ли из индустриальных государств успела загадить или переформатировать к сугубо меркантильным человеческим потребностям свою территорию (и исторически, и не из-за какого-то особенного поклонения природе, а чисто по климатическим причинам, а также и малонаселенности), там также преимущественно, а кое-где почти тотально уничтожены или крайне уменьшены природные ареалы существования, кормления, прибежища животных. Заповедники и национальные парки важны, но в глобальных масштабах – это крошка нищему. Невозможно поселить всех диких животных только в отведенные для них, относительно защищенные резервации.
На мой взгляд, любые призывы не кормить свободных птиц, чтобы оставить их дикими, кажутся лицемерными. Мы, люди, непрестанно продолжаем нивелировать их дикость из-за разрушения природной для них среды обитания, вырубая деревья, уничтожая камыш на прудах, вынуждая постоянно приспосабливаться и выживать в непростых условиях. Или, кто не сможет, навсегда исчезать из родных им мест. Вот уже и черных дроздов почти не увидишь в наших лесопарках, откуда их вытеснили спущенные из поводка милые квартирные собачки.
Мне не хочется только гуглить птиц, чтобы хотя бы таким образом показать их своей пятилетней доченьке или устраивать экспедиции в отдаленные от города парки-резервации, где еще можно услышать их не записанные, а природные голоса. Мне важно птичье присутствие в наших городских буднях. И уютно засыпать с мыслью, что утром все так же прилетят горлицы, за ними синицы, потом сорока. Может, однажды к ним присоединятся воробьи, которых здесь не было совсем на протяжении нескольких лет и которые, кажется, только начали возвращаться. А затем прилетят еще какие-то, которых я до сих пор еще не видела, хоть, может, когда-то и были привычны этим землям их птичьи посестры-побратимы. Они пока по большей части будут молчать — будут беречь энергию, чтобы пережить зиму, а весной в пестованиях солнечных лучей опять запоют во весь голос. И я опять буду просыпаться под бодрые мелодии диких заоконных будильников.
