Последние четверть века художественную жизнь Харькова невозможно представить без заслуженного художника Украины Виктора Гонтарова. Пустынные пейзажи, задумчивые картины-фантазии скромного сельского быта вот уже много лет привлекают внимание зрителя, весьма далекого от сельской жизни. В них трудно уловить эволюцию, все как будто остановилось, сосредоточилось на послевоенном времени. Одинокая женская фигура, полуразрушенная церковь с поверженным крестом. Эти знаки хорошо знакомы старшему поколению, однако не оставляют равнодушным и чуткого молодого зрителя. В середине семидесятых у художника был казантипский период. В то время Казантип был Меккой художников-нонконформистов, молодых ученых, неприкаянных поэтов и прочих, кто хотел оставаться самим собой, невзирая на конкретные исторические обстоятельства. Гонтаров никогда не играл в нонконформизм, эпатаж и прочие игры сорокалетних подростков, он всегда оставался самим собой. Его картины тоже никак не походили на «Утро в Соренто» или «Чаепитие на Капри». Работы Гонтарова привлекали внимание квалифицированного зрителя, преимущественно, не творческих профессий.
— Вы окончили Ленинградское высшее художественное училище имени В.И. Мухиной, но в вашей живописи нет ничего петербургского, академического.
— Я считаю , мне очень повезло, что я учился в Ленинграде и именно в училище имени Мухиной. В то время оно отличалось от прочих учебных заведений Союза более-менее свободой творчества. Поступить туда было очень сложно — мне удалось это сделать только с третьего раза. Если в Институте имени Репина, бывшей Академии, изучение творчества художников, их приемов начиналось с передвижников, то в Мухинском училище — с Древнего Египта, Византии, раннего итальянского Возрождения (к этим великим стилям я сохранил пристрастие и до сих пор, хотя внешне в моих работах, может, это сложно заметить). Петербург-Ленинград — город классический, город-космополит. Как-то я слышал такую мысль, что окончивший ленинградскую школу, будь то литературную или художественную, легко потом вписывается в национальную школу и развивает свое национальное искусство. Мне она кажется верней.
— Вы художник-монументалист. В настоящее время занимаетесь исключительно станковой живописью. Что дал вам предыдущий опыт?
— Я считаю, что художник не может считаться станковистом, монументалистом, графиком. Он должен иметь определенный культурный уровень и уметь заниматься чем угодно. Конечно же, станковая живопись отличается от монументальной прежде всего размерами. Станковая живопись более камерная, чем стенопись. Но влияние монументальной живописи, безусловно же, есть: во-первых, четко выраженная линейность, во-вторых, работы должны восприниматься с большого расстояния. И, конечно же, понятие композиции. Художник- монументалист — это, прежде всего, художник-композитор.
— Вы занимаетесь пейзажем с конца семидесятых. Пейзаж, как жанр, в наибольшей степени открыт чувству.
— Пейзаж — это состояние души. Я не пишу с натуры, хотя делаю массу рисунков. Я хочу изобразить самое обыкновенное, что порой бывает сложней всего, чтобы у зрителя возникало ощущение, что он где- то это уже видел. То есть, пейзажи я сочиняю сам. В них есть тишина, есть покой, мало предметов, много пространства. Главное — чтобы вещь, прежде всего, располагала к созерцанию. Ну, а созерцание требует одиночества.
— В последнее время вы выставляете работы художественно-декоративного плана. Это увлечение — дань моде?
— Мне повезло, до двенадцати лет я жил в деревне. В этих картинах я возвращаюсь к тем образам, которые во мне жили, когда я еще не знал, что буду художником. Это же я советую делать и своим ученикам. Когда студенты приносят свои работы, я сразу вижу: непосредственное это впечатление или взято у классиков. В детстве на меня большое впечатление произвели ковры- примитивы, которые висели над кроватью в каждой хате. Обычно на них изображали изящных дам с лошадьми, козаков с девушками у колодца, русалок. Поскольку я до этого ничего не видел, они произвели на меня впечатление не меньшее, чем я получил впоследствии от классической живописи.
— Недавно вышла книга поэзии Степана Сапеляка «Страсті по любові». Книга оформлена вашими работами, которые созвучны поэзии автора. Кроме того, они имеют самостоятельное, а не только иллюстративное, значение. Я знаю, это ваш первый опыт работы в книжной графике. И вполне успешный. Как вам это удалось?
— Я не принимал участия в оформлении книги, просто я предоставил свои работы Степану Сапеляку, с которым меня давно связывают дружеские отношения. Что касается самой книги, то весь графический дизайн и макет выполнял один из выпускников нашего института Владимир Носань. Когда я посмотрел конечный результат, то понял, что получилось лучше, чем если бы я делал специально иллюстрации к книге. Получился синтез двух самостоятельных партий: поэзии и живописи. И все это органично связано.
— Принято считать, что жизнь художника трагична, что современники часто не понимают его. Откуда он черпает силы для жизни, для творчества?
— Наше время урбанизации и масскульта не способствует развитию искусства. Не то, что ты вступаешь в противоречие с обществом, а просто обществу до тебя нет никакого дела. Правда, существует узкий круг людей, которые это воспринимают и кому все это интересно, а впрочем, наверно, так было всегда.
Я художник небольшого уголка земли на Харьковщине. Думаю, что художник может выйти на мировой уровень, исходя из конкретной точки на земле. Это мое глубокое убеждение. Вот отсюда я и беру силы для жизни, для работы. Мне приходилось бывать по два — три месяца с выставками в таких благополучных странах, как Германия, Швеция, Канада, Австрия, но поверьте, что самым приятным моментом этих вояжей было возвращение домой.
