Кто в юности не увлекался романами Вальтера Скотта, Александра Дюма, Майн Рида. Им отдавал должное даже классик детективов Конан-Дойль. Последний, кстати, очень удивлялся, что его исторические романы, например, «Белый отряд» и «Сэр Найджел» о Столетней войне, гораздо менее популярны, чем серия повестей о Шерлоке Холмсе.
История, как и любая другая наука, — удел специалистов. Не у всех есть возможность, время и желание вникать в статьи и работы академических журналов. Поэтому в обществе, которое всегда интересовалось своим прошлым, был постоянный спрос на беллетризованную, если хотите, романтическую историю. А если в нашем недавнем прошлом в истории была только одна линия, утвержденная партией и ее вождями, то вполне понятна ее схоластичность, скука и беспредметность.
Так возникла folk history. Интересно, что это сочетание в самом английском языке означает «народные предания, сказания». У нас оно приобрело иной смысл, когда в перестройку началось разоблачение официальной исторической науки. На Западе происходит такой же процесс, называемый non-academic history — неакадемической историей. Наверное, причина в том, что академическая наука отвергает, часто не без оснований, попытки изменить ее основы. В первую очередь — потому, что часто такой историей занимались и занимаются непрофессионалы. Однако доктор исторических наук, профессор российского Государственного университета «Высшая школа экономики» Игорь Орлов писал: «Я считаю, что Гумилев, Фоменко, Бушков вывели из спячки российскую историческую науку... Им всем надо сказать спасибо за то, что они взбудоражили историческую мысль... Вспомним славянофилов, которые также в массе были литераторами и философами. Мы же не критикуем их за непрофессионализм. Между тем, они разбудили общественную мысль, подтолкнули западническое движение». Член-корреспондент Российской академии естественных наук Дмитрий Володихин отмечал: «Но, помимо высокой истории для интеллектуалов, из века в век существовала ее сестричка... наряду с трагической героиней. Жаждущих любителей насладиться бурлением придворных страстей, рыцарскими походами, битвами патриотизма и всевозможными тайнами завлекает популярная беллетризованная история. И нет в ней еще ничего плохого: популярная история несет просветительскую функцию. Дюма и Пикуль — это весело и поучительно».
А если в этом жанре выступает профессиональный историк, писатель и драматург, то история предстает перед нами в особо увлекательной форме.
Эдвард Радзинский — баловень творческой судьбы. Широкую известность молодой драматург получил, когда в московском театре «Ленком» в 1964 году режиссер Анатолий Эфрос поставил пьесу «104 страницы про любовь». Эта драма легла в основу кинофильма «Еще раз про любовь» режиссера Георгия Натансона с Татьяной Дорониной и Александром Лазаревым в главных ролях. Пьесы «Беседы с Сократом» и «Театр времен Нерона и Сенеки» в свое время стали театральной сенсацией. Они были поставлены в театрах многих стран. Его пьесы ставили такие корифеи, как Товстоногов, Гончаров.
В них играли Людмила Гурченко, Олег Басилашвили, Армен Джигарханян, Татьяна Догилева.
Такой же сенсацией оказались и его книги, переведенные на более чем 12 языков, изданные во многих странах. Первым читателем биографии царя Александра II на английском языке стал тогдашний президент США Джордж Буш. На телевидении Радзинский выступает в жанре телерассказа.
История — весьма увлекательная наука сама по себе, а когда о каком-либо историческом событии рассказывает настоящий оратор, то слушатель чувствует себя частью происходящих событий. Эдвард Радзинский является именно таким рассказчиком, который даже самый скучный исторический факт сможет раскрасить так, что вызовет неподдельный интерес к теме беседы. Наверное, именно поэтому пользователи интернет-портала Rambler избрали Радзинского человеком десятилетия.
Но никакой телевизор не заменит встречи с Личностью в зрительном зале. В пятницу Эдвард Радзинский побывал в Киеве. Естественно, что его выступление привлекло внимание любителей истории.
Тема диктаторов и тиранов всегда занимала Радзинского. К сожалению, до сих пор есть среди нас те, кто добрым словом вспоминает вождя всех народов, готов снова и снова ставить ему памятники и выходить с красными знаменами в дни коммунистических и советских праздников. В первой части разговор шел о поразительном сходстве двух диктатур — гитлеровской и сталинской. От общности судеб и жизненного пути Сталина и Гитлера, одинаковых проблем в детстве, возникновения комплекса неудачника и далее прямая дорога к неуемной жажде власти, презрения к человеку, его достоинству и даже его жизни.
ХХ век начинался радостно, казалось, что человечество вступило в золотую эру технического прогресса, который кардинально изменит жизнь, сделает труд более легким и достойным. Войн не будет, ведь договаривались великие и малые державы на международной конференции по разоружению все решать мирно и по совести. Конечно, было не без того, что ведущие европейские державы и Япония хищнически растаскивали Китай на части, США воевали в скоротечной войне с Испанией. Но до Европы, которая пребывала в блаженном мире, это было очень далеко. Об этом старались не думать. И даже тогда, когда на Балканах разыгралась драма двух военных кампаний, многие наивно полагали, что миру ничего не угрожает.
И вдруг необъяснимый взрыв ненависти. Первая мировая война. Европа в пляске смерти. «В Германии учили не Гете — нет, учили гимн ненависти к Англии. Этот гимн ненависти учили в школах, его повторяли солдаты перед атакой. В высшем обществе запрещалось говорить по-французски. На масках писали: «Господи, покарай Англию и Францию». А во Франции не играли Бетховена, затем придумали, чтобы играть, и объявили его бельгийцем. В Англии не играли Моцарта. А у нас что творилось. Столицу переименовали, отказывались от немецких фамилий, кони с немецкого посольства в Мойке очутились. И в этом участвовал не сброд — нет, аристократия доказывала свой патриотизм. А в Австрии повторяли фразу: «Кто не умеет ненавидеть, тот не научится любить». Война показала, как жалка и тонка пленка цивилизации на человеке... И на этом вакханалия не завершилась, она перешла в другую стадию под названием революция.
И это не лекция, а рассказ артиста, которому внимает зал, с живейшим интересом внимающий каждому слову. Зритель и слушатель становится соучастником этого погружения в историю. Сочетания исторического с литературным. Зрителя заставляют не просто слушать, а думать, напрягать память, вспоминать прежние знания. Цитируя поэтов, подкрепляя свою мысль, Радзинский не называет их, а как бы заставляет задуматься над сказанным, а через какое-то время найти процитированные слова и прочитать произведение полностью. И это не просто история в легком виде, а просвещение в высшем смысле этого понятия.
Недолгое царство свободы в России завершилось страшным разгромом интеллигенции, убийствами и высылкой носителей того, что мы называем культурой. И делалось это при активном участии очень многих. Как в СССР, так и в гитлеровской Германии. «Ибо, как сказал Гете: «Немецкий народ — это не народ свободы, это народ порядка». И у нас зоркий глаз поэта предупредил еще в 1919 году:
...Они пройдут — расплавленные годы
Народных бурь и мятежей:
Вчерашний раб, усталый от свободы,
Возропщет, требуя цепей.
Построит вновь казармы и остроги,
Воздвигнет сломанный престол,
А сам уйдет молчать в свои берлоги,
Работать на полях, как вол.
И отрезвясь от крови и угара,
Цареву радуясь бичу,
От угольев погасшего пожара
Затеплит яркую свечу.
Молитесь же, терпите же, примите...
Это Максимилиан Волошин в своем крымском далеке видел и понимал, к чему все это приведет.
И как бы подчеркивая всю значимость приведенных пророческих строк, Радзинский делает паузы, чтобы дать слушателю время проникнуть в глубину сказанного, а затем, мастерски переходя от pianissimo к fortissimo, буквально завораживает зал, заставляя явственно прочувствовать происходившее уже в далекие от нас годы.
Это в полной мере проявилось во второй части, когда шел рассказ о тайне смерти Сталина. Радзинскому выпала редкая для историка удача записать воспоминания одного из охранников вождя, их называли прикрепленными, некого Лозгачева. Дело даже не в этих деталях, хотя они сами по себе очень интересны, а в том, что все диктаторы кончают свои дни подобным образом. Их либо убивают, либо предают те, кто входил в их ближний круг. Последнее гораздо чаще. Вождь чувствовал это и готовился к новой кровавой чистке. Неслучайно он вызвал из Свердловска Георгия Жукова, до этого сосланного в далекий военный округ. Заплечных дел мастера на Лубянке искали компромат на Большого мегрела, то есть на Лаврентия Берию. Молотов, Микоян и Каганович ждали ареста. Но не успел диктатор. Его подручные оказались проворнее. На трибуне мавзолея в день похорон Сталина Берия похвастался: «Это я его убрал». Закономерный конец того, кто подмял под себя огромную страну и пол-Европы.
Но тень Сталина все еще бродит по России, и не только по ее просторам. Заглядывает она и к нам. И это беспокоит Радзинского. «Знаменитый опрос «Твое имя Россия». Если по-честному опубликовали бы результаты, то первое место занял бы Иосиф Виссарионович. Сталин очень любил Ивана Грозного. И в 1942 году была издана пьеса «Иван Грозный», экземпляр этот остался — это сталинский экземпляр. На книге он несколько раз написал одно и то же слово: «Учитель, учитель, учитель».
Объясняя феномен этого явления, в заключение своего выступления писатель привел слова великого историка Карамзина об учителе Иосифе Виссарионовиче: «Иван умер. И стоны его жертв умолкли... и для новых поколений зримыми остались только памятники его государственной силы и военных побед. И постепенно имя «Мучитель», которым называли его современники, сменилось на очень уважаемое в Азии имя — «Грозный». Но история памятливее людей, история помнит — «Мучитель».
Но помнят ли об этом люди? Должны. Ведь написал поэт Семен Липкин:
И как бы ни был опыт горек,
Не смей в молчанье каменеть;
Мы слушаем тебя, историк,
Чтоб знать,
что с нами будет впредь.
И об этом рассказывает Эдвард Радзинский. Нужно быть бдительными, чтобы история не повторялась.
