Окончание. Начало читайте «День» №4
Поэзии Б.-И. Антонича печатались рядом со стихотворениями С. Черкасенко, Б. Лисянского, стихотворениями выразительно антисоветского направления. И. Огиенко создавал мир настоящей украинской культуры, не сломанной репрессивной системой сталинщины.
Уже упоминавшееся стихотворение Антонича «Уривок» удачно «соседствовало» с ранее напечатанной поэзией не менее уважаемого И. Огиенко С. Черкасенко «Солце з України». Здесь тоже имеем образ солнца, образ, который является доминирующим у Б.-И. Антонича:
«Щоранку я вітаю Сонця схід,
Я жду його ще з ночі, як омани...
Встаю, кричу назустріч:
«Ти звідтіль,
З далекої моєї України,
Де виє ще червона заметіль
Свої пекельні, дикі «октябрини!»
И зря радовались марксистски настроенные советские критики по поводу выезда за границу И. Огиенко, потому что он, мол, представлял старую культуру. В частности, В. Коряк утверждал: «Но не только в огне революции превратилась в пепел украинская культура, не только с Огиенками выехала за границу. Она умерла от старческой болезни Неньки-Украины. С нею умерло старое — украинское искусство, следовательно, и литература».
Прием преемственности, являющийся важным фундаментом национального литературно-эстетического процесса, характерный для творческой деятельности И. Огиенко, в частности, и литературно-критической. Свидетельством чего является и характеристика творчества Б.-И. Антонича, где удачно сочетаются социальные и эстетические критерии в подходе к литературным явлениям, что свойственно было настоящей науке досоветского времени.
Во времена, когда в литературно-критической жизни подсоветской Украины окончательно утверждается одномерный марксистский идеологизм путем уничтожения школ и направлений, когда «свободное объективное мнение подчиняется партийным приказам и критика превращается откровенно в партийного жандарма», творчество Огиенко свидетельствовало, что только в условиях свободного развития возможно объективное художественное мнение.
Поэтому странно, что ни прижизненная, за исключением А. И. Билецкого, ни критика в возрожденной Украине не привлекает критических работ И. Огиенко, характеризуя литературно-эстетическое мнение первой половины ХХ ст.
5 июля 1937г., на 28-м году жизни Б.-И. Антонич умер. Причина — осложнение после операции аппендицита. Кончину свою он как-будто предвидел:
«Вибираюся в далеку подорож,
і рож не дасть мені ніхто,
й не бажаю ні від кого я нічого,
й вже ніщо мене не лякає».
Уже после смерти, как упоминалось, вышел сборник «Зелене Євангеліє» (о ней поэт особенно заботился, даже во время болезни) и небольшой сборник урбанистических поэзий «Ротації» (обе в 1937 г.).
...Прошли годы. Нелегкими они были в жизни Ивана Огиенко: скитания экс-министра правительства Директории в Польше, безработица, немецкая оккупация Холмщины, где выдающийся ученый проводит большую религиозно-просветительскую работу сначала в чине архиепископа (1940 г.); впоследствии — митрополита Холмщины и Пидляшья (1944 г.). А далее: годы эмиграционных скитаний (Словения, Польша, Вена, Лозанна). По приглашению прихожан Свято-Покровского собора Огиенко прибывает в г. Виннипег (Канада) 19 сентября 1947 г. становится настоятелем Собора Св. Покровы и плодотворно работает на этой должности до 8 августа 1951 г., то есть до того дня, когда его избрали первоиерархом Украинской греко-православной церкви в Канаде. Наконец Митрополит Илларион (Иван Огиенко) получает возможность спокойно работать, заниматься научной и просветительской деятельностью. Он основывает издательство «Наша культура», месячники «Слово істини» (1947—1951 гг.), «Наша культура» (1951—1953 гг.), впоследствии — «Віру і культуру» (1953—1967 гг.).
На страницах последнего восстанавливается имя Антонича, актуализируется его поэзия. Началом возрожденной «дружбы» стало письмо бывшей невесты Б.-И. Антонича Ольги Ксенжопольской (теперь в замужестве Олийнык), помещенное в журнале «Віра і культура» (1957. — Ч.2). Оно состояло из трех частей.
В І части Ольга Ксенжопольская обращалась к Митрополиту Иллариону:
«Проф. И. Огиенко и Б. Антонич.
Ваше Преосвященство!
Совершенно случайно попало мне в руки «Вільне Слово» от 29 июня 1957 года, в котором я увидела Вашу фотографию. Я очень этому обрадовалась, и овладели мной такие странные трогательные чувства, которыми трудно овладеть, как ударами собственного сердца. Когда, скажу при этом, что я являюсь бывшей невестой Богдана-Игоря Антонича, которого Вы так высоко ценили, как поэта, — тогда полностью ясным станет моя великая радость от осознания, что Вы, Ваше Высокопреосвященство, живете!
Хочу Вам напомнить, что я имела счастье знать Вас лично. Это было давно. В селе Терятине, Грубешовского уезда. Там было большое церковное торжество, на которое Вы приехали из Холма, и в Вашу честь состоялся скромный, но искренний прием у о. Широцкого. Припоминаете?
Тогда, собственно, я имела счастье сидеть рядом с Вами около стола, и мы много говорили о Богдане-Игоре Антониче и о его поэтическом творчестве. Этого разговора до смерти не забуду, потому что много лет, ни перед тем, ни потом, — ни с кем подобного разговора не вела.
Польша. О. К.»
Во ІІ части — подавалась хронологическая канва жизни и творчества поэта, составленная Ольгой Олийнык (его «Олечкой», как любовно он ее называл).
В ІІІ — тексты (отрывки из поэзий Б.-И. Антонича, написанные после сборника «Три перстені»), датированные 1935 г.: «Уривок» (выше указывалось, что был опубликован еще в варшавской «Нашій культурі». — 1935. — №2), «Забута земля», «Вітер століть», «Весільна» (с подзаголовком «Для Олечки») и «Жив і вмер забутий». Не известно, кто осуществлял эту подборку, но она оказалась на удивление цельной и красноречивой. Сквозной является выразительно патриотическая идея, глашатаем и носителем которой был Иван Огиенко всю жизнь, а в канадский период в частности. Слово Антонича — это песня родной забытой земле («Ця пісня серцю, наче камінь, а все ж її співати треба...»), трагической родине — Украине (ассоциация с растерзанной Голодомором 1932—1933 г. Великой Украиной). Органически вплетается и усиливает идею образ «ветра свободы»:
«І вітер віє від століть
крилатий, вільний і неспинний,
і вчить свободи, туги вчить
за чимсь незнаним і нестримним.
І повторює нам прибитим
у зривах, страчених намарно,
і що життя ніяк спинити,
і що життя це не казарма».
Гражданские мотивы сменяются лирическими, трепетно трогательными, проникнутыми светлым высоким чувством любви («Весільна. Для Олечки»):
«Послухай: б’є весільний бубон
І клени клоняться, мов пави.
В твоє волосся, моя люба,
заплівся місяць кучерявий.
Чому пригасла скрипка трохи,
чому тремтить твоя долоня?
Ніч срібним сяйвом, наче лихом,
обмотує підкови коням».
Завершает подборку жуткая своей иррациональностью, предчувствием вечного покоя поэта поэзия «Жив і вмер забутий»:
А ти, як завжди, сам в пустелі
світу, лютій
й оцінять марно, скупо,
точно і тверезо.
А ти, як завжди, будеш сам
під сонця гострим лезом
й складуть надгробка напис:
жив і вмер забутий.
В следующем номере «Віри і культури» (1957. — Ч.3 (51) вмещена уже объемная статья О. Олийнык-Ксенжопольской «Весни розспіваної князь», поет Ігор Антонич і проф. д-р Іван Огієнко». Она приурочивалась, прежде всего, к юбилею И. Огиенко — его 75-летию, которое широко отмечалось украинскими общинами Канады. В венок юбилея вплетает свои слова пани Ольга: «Так сложилось, что 20-летие смерти поэта весны, жизни, природы Богдана-Игоря Антонича (1937 г.) приходится именно на 75-летие жизни проф. д-ра Огиенко. Поэтому прошу принять эти несколько слов, Высокочтимый и Дорогой Юбиляр, от бывшей невесты поэта, как от него самого, который говорил: «Мій дім не тут. Мабуть, аж за зорею», а тут был только, как мы все, «случайным гостем», Польша. — 17. ХІІ. 1957». Об этом речь шла в преамбуле к статье. Вся статья — сплошь неизвестный в «антоничеведении» материал относительно большого влияния И. Огиенко на развитие поэтом культуры слова. Припоминаются и частные разговоры (значит, встречались?), и переписка. В понятие «влияние» И. Огиенко на Б.-И. Антонича можно выделить несколько моментов.
Первый. Добросовестное штудирование Б.-И Антоничем каждого номера варшавского издания И. Огиенко «Рідна мова». Он собирает и хранит все материалы журнала даже тогда, когда уже хорошо овладел литературным языком. «Не раз говорил, — отмечает п. Ольга, — указывая на журнал: — «Это воспоминание моих первых шагов».
Второй. Личные взаимосвязи с И. Огиенко, что Антонича очень радовало. Читаем: «Это было просто трогательно, что Антонич, еще даже не дебютант в поэзии, пользуется такой неежедневной симпатией у Высокодостойного и Дорогого Юбиляра». Поэт никогда этого не забывал, а после издания первого сборника «Привітання життя» в 1931 г., о котором заговорила критика, для него очень важным было слово проф. Огиенко.
И это слово пришло, — сердечное, от души... «Пишите, у Вас талант! А языком Вы замечательно овладели».
Вспоминает п. Ольга и о письме, посланном И. Огиенко Б.-И. Антоничу, в котором высказывается благодарность за отправленный ему сборник поэта «Три перстені» (1934). Этим, как можно догадываться, и было обусловлено появление рецензии на нее в «Нашей культуре» (1936. — Кн. 3). Письмо имеет дату: Варшава. 12. 04. 1935 г. Приводится отрывок из него: «Цілу Вашу ласкаво прислану збірочку випив, як мід найвибагливіший! Весняна казка, що тільки хіба виплете сонце з мерехтливої землі. Як, — Ви лемко? Ви не киянин? «З трави неждано скочить сонце, немов сполохане лоша». З лемка може статись правдивий наддніпрянець?»
Слава вполне заслуженно настигает «хлопчину з сонцем на плечах». Поэт много творит, как будто предчувствуя скорый конец, старается использовать каждый день. Посылает свои поэзии во львовские журналы «Ми», «Назустріч», варшавскую «Нашу культуру», редактированную И. Огиенко. Как уже упоминалось, в последнем их было отпечатано 15. Подавляющее большинство из них — национально ориентированные, высоко патриотические, типичные для Антонича «искренние лирические жемчужины», как напишет впоследствии И. Огиенко в некрологе его памяти. Вот некоторые из них: «Дахи» («калинова круча»), «Черемховий вірш» («рослинна мудрість», «книги столисті»), «Косовиця» («слова співучих сіножатей»), «Батьківщина» («Батьківщина свого сина кличе», «жовті косатні цвітуть на мокрих луках»), «Поворот» («Тут я у кучерявій траві / під вільхами і сонцем народився»), «Черемхи» (Моя країно верховинна, — / ні, не забуть твоїх черемх...»), «Країна благовіщення» («Завія зелені, пожежа зелені, / і квіття курява, і солов’їні схлипи»; «Шевченко йде — вогонь, людина, буря / і дивиться в столітню далечінь») но др. Апогеем этих добрых отношений и стала рецензия Огиенко на сборник «Три перстені» (1936. — Кн.3/12). О ней он сообщает Б.-И. Антоничу в письме от 2.III.1936 г.: «Наша культура», чтобы уважить Ваш выдающийся лирический талант, и чтобы обратить на это большее внимание гражданства, дает в кн.3 отдельную мою статью. Эту статью в корректуре я отослал Вам, и Вы, вероятно, уже перечитали ее. Примите ее от меня в знак моего уважения к Вашему такому неординарному поэтическому таланту!»
Какая культура отношений! Образец почтительного отношения к таланту! 54-летний профессор, признанный деятель национального движения и молодой поэт! Явление симптоматическое для И. Огиенко, человека, который исповедовал и учил христианским добродетелям.
Третий. Хочется утверждать, что объединяли двух мужей не только творческие отношения, а какие-то высшие благоговейные флюиды, которые ощущали они оба, неординарные и яркие личности. Доказательством могут быть воспоминания Ольги Олийнык относительно перспектив издания сборника «Зелене Євангеліє». Поэту, заболевшему после операции, очень хотелось видеть ее поскорее напечатанной, поэтому возник вопрос о меценате-издателе (сборник вышел уже после смерти поэта). Читаем: «Олечка, помни, — обратился ко мне со своей искренней улыбкой, — говорю при свидетелях: если будешь иметь трудности с изданием «Зеленої Євангелії», то обратись, может, к Лясовскому (художник-мыслитель, приятель покойного) или к Пеленскому (помогал позже при издании), а если они отказали в помощи, тогда к проф. Огиенко. Он наверняка не откажет!» (вид. мое. — Е.С.). Какая высокая степень доверия и проявление настоящей, как будто сыновьей любви и уважения к И. Огиенко! Можно допустить, что просторное цитирование Огиенко воспоминаний Ольги Олийнык-Ксенжопольской было в то же время и проявлением его уважения и любви к светлому образу поэта.
Через несколько лет на страницах «Веры и культуры» появляется новая статья О. Олийнык «Поет Богдан-Ігор Антонич в очах товаришів по перу» (1960. — Ч.9 (81). — С.12—16), в которой опять акцентируется внимание на «решительном влиянии» И. Огиенко на творческий рост Антонича: «Собственно, его [И. Огиенко] ценные языковые указания, дружеские советы и личная заинтересованность молодым неизвестным поэтом имели существенное (ред. мое. — Е.С.) воздействие на дальнейший творческий путь Антонича. Журналы «Рідна мова» и «Наша культура», которые издавал д-р И. Огиенко в Варшаве, были, как признавал сам Антонич, его первой школой украинского языка».
Годы хрущевской оттепели в подсоветской Украине коснулись и Б.-И. Антонича. Аполитичный поэт, не востребованный (вернее, отброшенный тоталитарной идеологией), понемногу «проникает» в атмосферу украинской культурной жизни. Чувствительный к значимым новостям в материковой Украине, И. Огиенко дает о них информацию на страницах своего журнала. В рубрике «Хроніка українського культурного життя. Інше» отмечено: «Как сообщает «Літературна Україна», во Львовском Доме Актера состоялся литературный вечер, посвященный памяти Богдана-Игоря Антонича. С воспоминаниями выступила писательница Ирина Вильде. Чтецы декламировали стихотворения «Батьківщина», «Балади Лемківщини», «Тесля слова». На следующий день на могилу поэта были возложены цветы». Речь идет о 1964 г. Выступление Ирины Вильде было знаменательным. Ведь еще при жизни она благоговела перед Антоничем, была его пылкой почитательницей, приглашала в коломыйский «Світ молоді», с которым сотрудничала. «Известие о смерти Богдана оказало на меня еще более ужасное впечатление, — писала она, — потому что я узнала об этом горестном событии на целых три недели позже дня катастрофы. Я до сих пор не могу простить себе, как я могла с таким легким сердцем ходить по миру, иметь такие беззаботные, солнечные дни в то время, как могила этого «моего» поэта была еще свежа». По случаю получения Антоничем второй литературной премии (от католической акции за сборник «Книга Лева» (1936)) Ирина Вильде писала поэту в письме от 9.03.1937 г.: «Очень рада тому, что уже во второй раз встретило Вас такое ознаменование. Я очень влюблена в Ваши поэзии и многое знаю из «Вас» наизусть. А уж Ваши метафоры, — нет, им нет пары в нашей литературе (ред. моя. — Е.С.). Искренне-искренне поздравляю, Товарищ!»
Как и в своей варшавской «Нашей культуре» (1935—1937), И. Огиенко размещает в канадской «Вере и культуре» тексты поэзий Антонича. Это поэзии «Зозуля» и «Мій цех». Первая — типичная влюбленность Антонича в природу («роса сріблилась на малинах, / Хлоп’я молилось до весни...»), вторая — о тайных поэтических вдохновениях поэта («Співна сокира й гостре долото / Формують глину слів і дерево музики. / Цей світ — хмільної пісні полотно, / Митцеві замалий — для теслі завеликий»). Поэзия «Зозуля» опубликованная в «Вере и культуре» за 1959, «Мій цех» — за 1960 г. Обе из посмертного сборника Антонича «Зелене Євангеліє» (1937). Они не публиковались в «Нашей культуре»; И. Огиенко не изменял важной журналистской черте — не повторяться, а поражать новизной.
Следовательно, можно констатировать, что не эпизодическая, а системная заинтересованность И. Огиенко творчеством Б.-И. Антонича способствовала утверждению поэта как символа национального возрождения. Ведь этому делу одержимо служил и сам И. Огиенко всю жизнь:
«Я труду тяжкого і рук не жалів,
І сіяв скрізь Слово Господнє, —
Нехай же із щедро посіяних слів
Уродить на щастя народнє!»
Воистину «Свій до свого по своє»! Этот известный слоган единения украинцев должен быть особенно актуализирован и в наше время. Пусть только пиетет и восхищение, а не вражда и зависть, как это бывает часто, соединяют великих людей. Это и будет служить залогом стабильности гражданского общества.
