В первой половине тридцатых годов Николай Гоголь прибыл в Париж, оставив дома, то есть в Петербурге, множество неприятностей, в частности, сложности с цензурой и издательствами; особенно мучило его то, что премьера «Ревизора» вызвала возмущение и осуждение как критики, так и публики («На меня ополчились все сословия»).
В Париже Гоголь встретился со своим земляком, польским литератором Богданом Залесским, и тот познакомил его со знаменитым польским поэтом Адамом Мицкевичем, тогда политическим эмигрантом. Адам Мицкевич произвел на Гоголя очень большое впечатление. У них нашлось немало общего, много времени они проводили вместе, вели долгие разговоры — не только литературные, но и политические, от которых в России Гоголь всегда держался подальше.
О встрече двух великих поэтов рассказывал и Григорий Данилевский, друг Гоголя, который был вместе с ним в Париже: «Гоголь долго находился в Париже по той причине, что очень ценил общество Адама Мицкевича и поэта с Украины Залесского. Польского Гоголь не знал, и они общались или на русском, или, чаще — на малороссийском. Среди прочего, говорили о «москалях», в отношении которых как поляки, так и Гоголь, питали недружеские чувства». (Это было вскоре после жестоко подавленного первого Польского восстания, когда были упразднены все польские «вольности» — Конституция 1815 года, Сейм, польское войско).
Залесский в своих письмах пишет: «Мы постоянно обсуждали истоки русского языка, культуры. Гоголь считал, что дух, обычаи и мораль великороссов весьма отличались от других славянских народов и свидетельствовали об их азиатском происхождении. В доказательство этого тезиса он экспромтом сочинил блестящее эссе, своеобразное исследование, в котором на конкретных примерах сравнивал песни разных славянских народов (чешского, сербского, украинского и др.) с московскими песнями. Выражая то или иное чувство, украинские песни, например, звучали «сладко и кротко», а русские по сравнению с ними казались мрачными и дикими, а часто и «угрожающими или даже коварными». Эта разница объясняется, как считал Гоголь, тем фактом, что русские не имеют родства с украинцами и другими славянами.
Так случилось, что это небольшое произведение Гоголя не только никогда не было напечатано, но и бесследно исчезло из его посмертных архивов. Возможно, его уничтожил сам автор (он всегда был лояльным подданным Российской империи), возможно, это сделали распорядители — чтобы не «запятнать» доброе имя великого русского писателя.
Однако, сомневаться в том, что подобный случай имел место, сложно, в частности учитывая любовь Гоголя к украинским («малороссийским») песням, которые он собирал и записывал при каждом удобном случае. Три его сохранившиеся тетради вмещают более 500 песен. Очень ценил он также труд своего друга Михаила Максимовича, издававшего сборники малороссийских песен. Гоголь посылал ему для печати свои собственные находки, а в письмах часто не мог «утерпеть», чтобы не привести текст какой-то новой песни. Ведь несмотря на полное «обрусение» Николая Гоголя и его многочисленные открещивания от малороссийского движения, он так и остался полтавчанином. Вот он поздравляет Максимовича по поводу нового сборника песен: «Я с радостью ребенка держу в руках твой первый лист и говорю: «Вот все, что осталось от прежних дум, от прежних лет!». В другом письме Максимовичу Гоголь обсуждает планы совместной работы в только что открытом Киевском университете: «Туда, туда! В Киев! В древний и прекрасный Киев! Он наш, он не их, не правда? Там или вокруг него делались дела старины нашей… Там можно будет наделать добра, там можно обновиться всеми силами. Прощай, жду с нетерпением от тебя обещанной тетради песен, тем более, что теперь беспрестанно получаю новые, из которых много есть исторических, еще больше — прекрасных». В статье «О малороссийских песнях» Гоголь с грустью пишет: «Песни для Малороссии все — и поэзия, и история, и отцовская могила… Везде проникает их, везде в них дышит эта широкая воля казацкой жизни... Все песни благозвучны, душисты, разнообразны чрезвычайно».
После пребывания в Париже и дружеского общения с мятежными поляками Гоголь отправился в Рим. Был он тогда в весьма тяжелой финансовой ситуации, в долгах, что подрывало его намерения остаться за границей на более длительное время, возможно — навсегда. Вышло иначе. В то время в Риме находился великий князь Александр (будущий царь Александр II) со своим наставником Василием Жуковским, старшим приятелем и влиятельным «опекуном» Гоголя. Как пишут польские писатели, Жуковский устроил Гоголю свидание с молодым великим князем, который принял писателя очень милостиво, в частности, пообещал заплатить его долги. И когда Богдан Залесский вскоре после этого встретился с Гоголем, то нашел совсем не того человека, который сравнивал под Парижем песни русские и славянские. По этому поводу польский писатель вспомнил «историческую» встречу Александра Пушкина с царем Николаем I, которая повлияла на все дальнейшее творчество русского поэта.
После смерти Николая Гоголя Михаил Погодин написал: «Он был необычайной личностью и после смерти стал еще более загадочным и сложным для понимания, чем был при жизни. Его нельзя мерять или оценивать обычными стандартами, и мы не должны даже пытаться это сделать… Что было частью его психики, а что частью его национальности, воспитания, жизненного опыта? Что было в нем от рождения, а что выросло в нем бессознательно — все это невозможно понять или охватить».
