Многогранное наследие Богдана Сильвестровича Лепкого (1872— 1941), выдающегося украинского писателя, классика отечественной литературы, более полувека замалчивалось советским тоталитарным режимом. Это было вызвано прежде всего несовместимостью системы ценностей, которую отстаивал и развивал в своем творчестве этот высокоодаренный художник, поэт, новеллист, общественный и культурный деятель (а высшей ценностью для Лепкого, уроженца живописного подольского села Крегулец вблизи Гусятина на Тернопольщине, всегда была независимость, соборность и свобода Украины), и идеологией сталинско-брежневской империи, которая, отстаивая на словах благородные идеалы «дружбы народов», на самом деле подвергала все народы «союза нерушимого» беспощадному русификаторскому давлению, бросая их в единый «плавильный котел» ради создания исключительного, небывалого в мире сообщества людей — «единого советского народа». Кстати, истинные интересы русского народа, без сомнения, также не имели ничего общего с такой политикой — это предмет для отдельной серьезной статьи...
Богдан Лепкий никогда не принял бы этого — потому что воспитывался на идеалах действительно национальных, высокодуховных, идеалах украинской и мировой культуры, прогресса и гуманизма. Отец будущего писателя священник Сильвестр Лепкий (литературный псевдоним Марко Мурава), человек образованный и наделенный большим талантом, выпускник Львовского университета (факультет классической филологии и теологии), гордился традициями своего древнего рода, который вел свое начало еще с XVI века. Семья Лепких культивировала украинскую культуру, обычаи, язык родного народа; гостили здесь в свое время и Иван Франко, и Василий Стефаник (об обоих Богдан Сильвестрович напишет на склоне лет прекрасные литературные воспоминания), другие выдающиеся деятели культуры.
Скорее всего, и рассказ о Иване Мазепе, о его необычной, трагической жизни Богдан услышал из уст отца. Однако прошло не одно десятилетие, пока талантливый писатель, накопив уже богатый жизненный опыт (почувствовал на себе кровавые ужасы Первой мировой войны, видел нищету, голод и страдание простых людей-украинцев, чья свобода и именно жизнь оказались разменной монетой в амбициозных политических играх соседних государств — России, а потом СССР, Австро-Венгрии, Польши, Германии), приступил в середине 20-х годов прошлого века к созданию цикла повестей — по сути, это историческая эпопея — о судьбе гетмана Ивана Мазепы и о судьбе украинского народа. Этих повестей в общем пять: «Мотря» (1926), «Не вбивай» (1926), «Батурин» (1927), «Полтава» (1928—1929), «З-під Полтави до Бендер» (опубликована посмертно в США в 1955 году; после этого в Нью-Йорке пятитомное историческое полотно Лепкого, наконец, было издано в полном объеме, объединено под общим названием «Мазепа»). Без сомнения, эпопея Лепкого была и остается вершиной украинской литературной Мазепианы, что, однако, не исключает критического анализа реализации выдающимся художником своего грандиозного замысла (между прочим, если брать только один критерий — объем, — то «Мазепа» Лепкого превосходит такие выдающиеся произведения мировой литературы, как «Сага о Форсайтах», «Тихий Дон», «Семья Тибо», которые писались или публиковались приблизительно в то же время).
Но речь, собственно, не об этом. Поражает мужество Богдана Лепкого, его способность сломать стереотипы в отношении собственного творчества (ведь с легкой руки некоторых критиков будущий автор «Мазепы» был назван «поэтом тоски и печали», безгранично далеким от творческих поисков в жанре эпопеи, потому что, мол, Лепкий был и останется только «чистым лириком», в частности, и в прозе также). Еще более значителен сам выбор темы! Сложная и больная, «политически опасная» для освещения даже через две сотни лет эпоха гетмана Мазепы, однако, издавна влекла, притягивала писателя, как магнит.
Еще в 1911 году Лепкий создает цикл стихотворений «Батуринські руїни», лейтмотивом которого являются горькие, с болью в душе размышления о страшной судьбе славной гетманской резиденции Мазепы, где в ужасные дни ноября 1708 года взбешенные орды князя Меншикова, которые были впущены внутрь крепостных стен одним из наиболее отвратительных предателей в украинской истории Иваном Носом, убивали всех, кого встречали на пути, — женщин, стариков, детей; сжигали, оскверняли, несли смерть... Сначала в стихотворении Лепкого слышен энергичный, бодрый призыв восстановить старый гетманский дом «з упадку і руїни» («Розбиті статуї двигнемо, З мрамору відбудуєм стіни, Й буде горів, Буде яснів, Як за своїх щасливих днів...»). Но автор здесь же вдруг слышит «стони, неначе голос з-під могили:
«Сторощені святі ікони,
Храм розбишаки осквернили,
На сходах кров,
В хоромах кров,
Опльований святий покров,
Лишіть, лишіть!
Кому ви хочете строїти
Оселю в цім пустім приюті?
Чужим царям? О, бідні діти,
Зарання втоплені в отруті!»
Итак, сквозной образ этого поэтического цикла — руины Батурина как символ общей (или вечной?!) неволи Украины. Но напомним: эти строки писались еще в 1911 году. Мировая война, позднее — украинская национальная революция 1918— 1921 годов и ее трагическое поражение, аннексия Галичины и Волыни Польшей Пилсудского и следующая кампания насильственной полонизации — все это постоянно вставало пред «внутренним взором» писателя, побуждало к более широкому (в жанре эпопеи) осмыслению глубинных причин национальных катастроф Украины. Поэтому странно ли, что внимание Лепкого снова приковано к символической, определяющей фигуре Ивана Мазепы, к человеку, который глубже и полнее других национальных лидеров воплотил в себе непреодолимую тягу народа к духовному возрождению и политической свободе?
Прекрасный знаток мировой литературы Богдан Лепкий, конечно, был хорошо знаком с произведениями Байрона, Гюго, Вольтера, Словацкого, других европейских интеллектуальных светил, действующим лицом которых (часто — главным героем) был Иван Мазепа. Однако, как правило, Мазепа интересовал этих авторов как романтический «герой» (при этом широко использовался не менее «романтический» сюжет, связанный с любовью юного Мазепы к очаровательной польской шляхтянке, или же с «коварной», «преступной» любовью старого гетмана к красавице Марии — так у Пушкина в «Полтаве». Может, единственным исключением, когда акцент был сделан на свободолюбии Мазепы, на его стремлении завоевать для Украины Богом данное право на независимость, была поэма Рылеева «Войнаровский»). У Лепкого же Мазепа — в первую очередь государственный деятель высшего уровня, дипломат, который вынужден (таковы жестокие времена, таковы обстоятельства!) лавировать, маневрировать, как между Сциллой и Харибдой, в фарватере великих государств — Московии, которая стремится под руководством Петра стать воинствующей Российской империей, Швеции, Польши, Турции, государства Габсбургов... Однако, даже проводя наиболее сложные политико-дипломатические комбинации, Мазепа ни на минуту не забывал о своей главной, фундаментальной цели: освободить Украину от деспотического ига царя! Царя, который не выполнял — и никогда не собирался этого делать — взятых перед Украиной обязательств: уважать ее суверенные права и защищать ее от врагов. А по политико-юридическим нормам той эпохи, если суверен (в данном случае — царь Петр) не желал (или и не мог) следовать своим обязательствам, то и подчиненный ему правитель (в нашем случае — Мазепа) с полным правом мог считать себя свободным от бывшей присяги. Т.е. обязательства были взаимными, а не по схеме «господин — раб»! Лепкий хорошо осознавал этот фундаментальный факт.
Следует подчеркнуть, что произведение Лепкого охватывает только приблизительно три последних года жизни Мазепы (действие начинается с приезда в Киев с инспекционной целью в июле 1706 года царя Петра I) — автор, очевидно, и не ставил себе целью воспроизвести весь трагический и сложный путь гетмана. Внимание он сосредоточил только на «узловых», определяющих, судьбоносных событиях 1706 — 1709 годов: своего рода лирическое вступление к дальнейшим сюжетным коллизиям — рассказ о любви («преступная», «проклятая» любовь!) старого гетмана к юной Мотре (у Пушкина — Марии) Кочубеевне — это повесть «Мотря»; конфликт, смертельное столкновение Мазепы, Кочубея и Искры — это повесть «Не вбивай»; ужасающая картина разрушения царскими войсками, возглавляемыми кровавым палачом Меншиковым, гетманской столицы Батурина (повесть «Батурин» — возможно, сильнейшая часть эпопеи); перипетии военных баталий, катастрофа 27 июня 1709 года, которая обрекла Украину на столетие колониального рабства (повесть «Полтава»); последние недели жизни гетмана Мазепы, уже беглеца, и его смерть на землях Оттоманской империи (повесть «З-під Полтави до Бендер»). Оставляя земной мир, гетман говорит своему верному соратнику, запорожскому кошевому атаману Косте Гордиенко: «Ничего нам так не нужно, как единомыслия, ничто нас так не разрушало и не ослабляло, как наше несогласие и расхождение. Оно только врагам нашим на пользу была, а нам — на превеликую потерю. Будьте же хоть задним умом мудрые, как не умели быть передним». Вот такими горькими, с болью в душе рассуждениями, значение и актуальность которых ныне, в году 2007-м, нисколько не меньше, чем три века назад, и завершает Богдан Лепкий свою эпопею.
Тысячи героев — каждый со своим характером и лицом, поэтому это произведение, кроме всего прочего, просто интересно читать! — встречаем мы на страницах «мазепинского» цикла Лепкого. Здесь и царь Петр (кстати, эпопея, собственно, начинается с трагикомического эпизода, когда монарший лакей, которому просто на голову попал платок для вытирания лица, который наугад отбросил от себя Его Величество во время невыносимой июльской жары — «так и стоял с платком, не смея сбросить с себя высокоценной реликвии»), и энергичный, гордый и отважный Андрей Войнаровский, племянник гетмана, и мудрый Пилип Орлик, и коварная, жадная к власти Любовь Федоровна, жена Кочубея, заветная мечта которой — стать гетманшей при безвольном гетмане — муже, и много-много других...
Однако главное действующее лицо эпопеи — конечно, сам Иван Степанович Мазепа. Можно упрекнуть автора в излишней идеализации своего героя, кое-где недостаточной глубине психологического обоснования поступков великого гетмана, но невозможно отрицать одного: Мазепа в этом произведении живет только ради единой цели — освобождения Украины из-под московско-имперского ига. И веришь ему, когда в начале первой повести гетман так обращается к казацким полковникам и старшине, своим ближайшим соратникам: «За титул князя Римского государства не продам я Украины, ни вас, мои товарищи верные. Не на то я столько лет тяжелого труда нашей матери родной, отчизны дорогой, посвятил, чтобы теперь, когда я уже, может, одной ногой над гробом моим стою, за пустой титул, за почести ничтожные ее и вас предавать и продавать. Лучше я булаву свою гетманскую в другие, может, младшие и сильнее руки передам, а сам, как мать моя, в монахи постригусь, чем на такое ничтожное и непристойное дело пойти». А на вопрос полковника Даниила Апостола: «Чего же им (Петру и его приспешникам. — И.С. ) надо?» Мазепа ответил предельно четко: «Чего? Много чего, много! У нас, видите, урожайная земля и солнце лучше светит, чем у них, и реки в Черное море текут. Да еще какие! Один Днепр чего стоит... Вы слышали, как царь говорил, что он те пороги к черту разобрал бы, а почему, спрашиваю вас? Чтобы его корабли могли от Балтийского моря до Дарданелл и еще далее свободно ходить, как пчелы в улик мед, всякое добро со всех сторон света в его холодную и бедную столицу привозить. Пока у нас есть хоть остатки наших свобод, переяславскими пактами утвержденные, на которых цари московские присягают, руку свою на Евангелии святом возлагая и крест святой целуя, ему не выгодно и даже не очень безопасно сие вершить. Так надо, видите, не очень это и заметно, всю старшину гетманскую и казацкую искоренить, городские права и привилегии отменить, везде воевод и губернаторов своих посадить, везде отряды солдат на беду народу наслать, а если народ не очень покорно захочет все тяготы эти и унижения над собой терпеть, то его за Волгу перегнать, а на нашу Украину своих людей наслать, — вот чего они хотят, господа!».
Трудно точнее выразить суть имперской политики Москвы (справедливость, однако, требует признать, что и сам Мазепа также вынужденно принимал активное участие в насильственных акциях царизма — это уже фундаментальный признак нашей национальной трагедии!). Не удивительно, что «большевистская критика» с чувством сильной ненависти писала об эпопее Лепкого. Литературовед сталинских времен В. Державин, например, так высказался об этом произведении в 1936 году: «Трилогия Б. Лепкого — это сплошная историческая фальшь, отборная коллекция фашистских концепций и идеек, неудачно замаскированных подобием объективного историзма. С этого «историзма» выглядывает лицо классового врага — западноукраинского фашиста!» (воистину, для коммунистов сталинского закала все действительно национальное является фашистским... Между прочим, во время войны этот самый В. Державин бежал из СССР, оказавшись сначала в Германии, а потом на Западе).
Поэтому «Мазепа» Лепкого, это по-настоящему еще не прочитанное произведение, является ценным достоянием нашей литературы. Эпопея о великом гетмане останется в украинской культуре.
