1 июля 1569 года в городе Люблине Актом Объединительного Сейма всех сословий Польской Короны и Великого княжества Литовского было провозглашено образование Речи Посполитой — федеративного государства «двух народов», которые сливались в «единое неразрывное тело». Люблинская уния свидетельствовала о необходимости образования на территории Восточной Европы полиэтнического универсального государства, своеобразного Балто-Славянского Мира: Рах Ваltiса.
Традиционно почему-то считается, что украинско-русская сторона оказалась непричастной к Люблинской унии, что, мол, опять с нами никто не считался. Действительно, князья Константин Острожский и Константин Вишневецкий, представители Заславских, Сангушков, Збаражских, Корецких и других родов не выдвинули требования образования третьей составной Речи Посполитой — Русского княжества. Но, по-видимому, для подобной политической идеи еще не пришло время. Ведь перечисленные князья — не потомки Рюриковичей: родословие они вели от Гедимина. А следовательно, сначала эти русифицированные князья должны были осознать себя как князья русске — не тождественные князьям тогдашней Литвы.
На Объединительном Сейме в Люблине столкнулось два видения унии, фактически — два проекта будущего государства: литовский — о федеративном устройстве, и польский — об унитарном государстве с инкорпорацией в его состав Великого княжества. В конечном счете участники Сейма таки пришли к компромиссу.
Новое политически «неразрывное тело» Речи Посполитой должно было иметь единого выборного короля (иностранца!), совместный Сейм, единую денежную и налоговую систему, и проводить на международной арене единую политику. При этом и Великое княжество Литовское, и Польская Корона сохраняли самостоятельность своих государственных организмов с отдельной высшей администрацией, своей казной, войском и даже своей судебно-правовой системой.
После подписания Люблинской унии один из альтернативных путей эволюции Речи Посполитой состоял в трансформации ее из дуалистического образования в троичное: Польша — Литва — Русь. Если взвесить, что в тогдашнем менталитете государство олицетворялось с его правителем, то, в конце концов, необходим был только равноправный представитель третьего члена объединенного государства, который смог бы выступить с такой инициативой и поддержать его весомыми аргументами. Т.е. в ком-то должен был воплотиться архетип единого властителя Руси-Украины.
Первым инициатором такой идеи некоторые историки называют знаменитого князя Свидригайла Ольгердовича. Вторым реальным претендентом на роль княжеского властителя православных русских земель можно рассматривать князя Константина Острожского.
В плане возможной реализации идеи Русского княжества очень интересным является феномен князя Вишневецкого — одного из главных деятелей времен Хмельнитчины. Ярема Михайлович Корибут- Вишневецкий был потомком русской ветви княжеской династии Гедиминовичей: род происходил от Корибута — сына великого князя литовского Ольгерда Гедиминовича и его второй жены — тверской княжны Ульяны Александровны. Отец Яремы, Михаил Михайлович, был женат на дочери молдавского правителя Яремы Могилы — Раине, двоюродной сестре Петра Могилы: т.е. в крови Яремы, названного в честь деда, смешалась кровь двух династических родов.
Оставшись сиротой в молодом возрасте, князь Ярема однако блестяще завершил образование в Львовском иезуитском коллегиуме и отправился за границу, в Италию и Испанию, — овладевать военным делом. После возвращения в Украину в 1632 г., он продолжил традицию своего рода: расширение границ собственных владений. К середине 40-х годов XVII ст. земли его княжества были наибольшими не только в Речи Посполитий, а, возможно, и во всей тогдашней Европе: в них проживало почти четверть миллиона населения.
Князь Ярема был заботливым хозяином. Имея значительное, до 6- 8 тысяч, собственное надворное войско (из реестровых украинских казаков), он надежно защищал своих людей от татар, которые боялись одного только его имени и прозвали Ярему кучук-шайтаном. К тому же молодой князь вел простой и трезвый способ жизни, что было весьма редким явлением не только среди польской или литовской элиты, но и среди русской и казацкой верхушки. Он завел строгий порядок в своем войске, и надворные казаки уважали его как храброго и справедливого военачальника.
Все это свидетельствует о том, что этот человек имел далеко идущие и, по-видимому, довольно таки амбициозные планы. Наверное, что-то такое подозревали высшей польской элиты, потому что магнаты недолюбливали его за независимый характер; весьма сдержанно относились к нему польские короли: Владислав, а впоследствии и Ян-Казимир.
Без сомнения, как опытный политик, князь Ярема Вишневецкий лучше других понимал ситуацию в тогдашней Речи Посполитой и, конечно, моделировал возможные варианты ее эволюции. Если все взвесить, а также учесть семейные связи с опытным и не менее амбициозным Петром Могилой — с его идеей независимого Киевского Патриархата, поневоле напрашивается мысль: не готовился ли Ярема Вишневецкий, при поддержке своего двоюродного дяди, к роли великого князя Русского княжества — третьей равноправной составной Речи Посполитой; или же — трезво оценивая нестабильность федеративного образования — к роли властителя самостоятельного Русского государства? Совершил же когда-то подобное в Древней Руси сепаратист суздальский князь Андрей Боголюбский. Кажется, такой гипотезе не придавалось должного значения только потому, что Ярема Вишневецкий был католиком. Но разве у католика-князя не могло быть сепаратистских идей?
И кто знает, каким было бы развитие событий, если бы борьбу за независимость украинского этноса возглавила княжеская верхушка. Тогда Украина, с опытной и высокородной политической элитой, вряд ли так просто «выпала» бы из Западного Мира и оказалась в составе Православного Третьего Рима...
А необходимость перемен в государственном устройстве Речи Посполитой была актуальна — это было понятно каждому, кто мало- мальски мог анализировать политическую ситуацию. К тому же на политической арене появляется новая созидательна группа общества — казачество. Сначала оно выступило только за сословные права, но впоследствии стало претендовать на роль политического лидера в украинском регионе Речи Посполитой, а следовательно, стремилось по-своему изменить общественную иерархию.
Для весомого влияния на ход политических дискуссий казачество нуждалось в только одном — чтобы архетип его вождя реализовался в достойной для этой роли. История выбрала Богдана Хмельницкого. Под его руководством в начале весны 1648 г. запорожское казачество опять покидает свое гнездо, и выступает на «волость» — после десяти лет «золотого спокойствия».
Весьма интересным и, как представляется, мало кем четко сформулированным является деликатный вопрос: а против кого же конкретно выступил Хмельницкий во главе казацкой силы? Традиционный ответ: «Против поляков!» (а против кого еще) при внимательном анализе дальнейших событий и поведения казацкого гетмана вызывает серьезные сомнения. Не нужно забывать, что ведущей идеей тогдашних событий был поиск оптимального устройства Речи Посполитой. К дискуссии по этому поводу теперь присоединился и Богдан Хмельницкий — во главе тотально возмущенного украинского общества.
Первым на силовую попытку казаков пересмотреть иерархическую структуру украинского общества отреагировал князь Ярема Вишневецкий. Как опытный политик и, без сомнения, после иезуитской школы — тонкий психолог, он сразу понял, что начался не просто очередной бунт черни, и что это может разрушить все его восстание и далеко идущие планы. Поэтому, ествественно, его гневу не было границ.
Продолжение читайте на следующей странице «Украина Inсоgnitа»
