— Правда ли, что на Волыни уже все говорят по-украински?
— Да, пани, украинцы общаются на украинском.
— И на улице? И в органах управления?
— Ведь украинцев на Волыни 80 процентов.
— Это ужас! Государство в государстве. Впрочем, это ложь: никаких украинцев там нет...
Этот диалог двух пани, зафиксированный В. Островским в конце 1930-х гг. на железнодорожном вокзале в Люблине и опубликованный в журнале «Biuletyn polsko», отражает распространенные среди поляков настроения в отношении украинцев. В то же время он приближает к пониманию сущности «волынского узла», в переплетении которого кроется проблема готовности признать (или наоборот — попытки опровергнуть) этническую самобытность украинства. Это, в свою очередь, вынуждало дать ответ на вопрос о том, кому должны принадлежать земли, где они проживали: Польше, соседней с Волынью УССР или какой-то другой политической конфигурации, которая должна возникнуть на украинских этнических территориях.
Ответ на эти вопросы, конечно же, существенно корректировался теми, кто их задавал. Большинство поляков (хотя не обходилось, конечно же, без исключений) настойчиво доказывало, что эта земля испокон веков является составной частью Речи Посполитой, а использование фраз о пролитой в борьбе за нее крови или орошенной потом предыдущих поколений земле стали шаблонными выражениями польской публицистики и политических деятелей.
Хотим мы того или нет, а справедливости ради должны признать правоту таких утверждений. Ведь после длительного периода бездержавности польская общественность бурлила патриотическими чувствами, а сюжеты этнической истории или даже мифы щедро питали их нужными импульсами. Рискнем сравнить их с аргументами евреев, воззвавшими к образу земли Обетованной, хотя она и была утрачена почти два тысячелетия назад. Утрачена «физически», что привело к распылению по миру, однако не духовно. Так что не помешало воспевать ее в молитвах и бороться за нее сионистам. Вспомним и о русских, проживавших на Волыни, которые после краха империи Романовых мечтали о возрождении «неделимой», которая, как и раньше, надеялись они, будет включать в свой состав и этот край.
Стоит ли удивляться, что на этом фоне мечтаний звучал и украинский голос. Идеи древней, пропитанной потом земли, воззвания ко временам Киевской Руси, казатчины и тому подобное сливались в единый голос-требование права хозяйничать на родной земле. В своей тональности этот голос созвучен польскому — ведь оба доказывали свое право на первенство в крае. Отличались же эти голоса численностью: поляки, которых согласно переписи 1921 г. насчитывалось в Волынском воеводстве 165 тыс. человек, уступали в численности не только украинцам, но даже евреям (188 тыс.).
Таким образом украинско- польское видение «волынского узла» — это противостояние местного этнического большинства (украинцев) и одного из меньшинств (поляков), которое, впрочем, составляло часть государственной нации, следовательно, и пользовалось неписаным правом более сильного. Если же уже, то «волынский узел» — совокупность двух определяющих составляющих: с одной стороны, стратегии центральной власти и местной администрации в украинском вопросе, с другой — противоречивый комплекс взаимоотношений представителей двух наций, проживавших на этой земле.
КОНТРАВЕРСИЙНОСТЬ УКРАИНСКО-ПОЛЬСКИХ ОТНОШЕНИЙ В 1921— 1928 ГОДАХ
Общественно-политические настроения, доминировавшие среди украинского населения Западной Волыни после ее включения в состав Речи Посполитой — усталость местного населения от длительного военного конфликта и его стремление наладить мирную жизнь, — создали необходимые предпосылки для достижения компромисса с польской властью. К тому же, часть украинцев Волыни не проявляла высокого уровня национального самосознания и гражданской активности. Осенью 1920 г. многие из них, истощенные войной, приветствовали возвращение в Западную Волынь польской власти, усматривая в ней гаранта политической стабильности, возвращения края из плена анархии военного времени к правовому устройству.
Несмотря на давний украинско-польский социоэтнический конфликт за землю, историческое наследие (национальный гнет, которому подвергались оба народа в Российской империи) давало шанс для взаимодействия их государственнических сил. Он был реализован на платформе общей борьбы с большевизмом (Варшавский договор 1920 года), а лозунг «За нашу и вашу свободу!» стал своеобразным кредо польско-украинского сотрудничества.
Хотя польско-украинское военное сотрудничество и не принесло союзникам ожидаемых результатов, оно стало непосредственным импульсом к поиску параметров взаимодействия в условиях мира. Проводниками этих идей стали бойцы армии С. Петлюры, часть которых оказалась в Волынском воеводстве. В начале 1920-х гг. они становились членами Украинского народного единения (УНЕ) и Украинской народной партии (УНП).
Идеологические платформы этих институций определялись двумя постулатами: самостоятельная Украина и толерантное украинско-польское сосуществование в Речи Посполитой. Его достижение УНЕ связывало с принципом, согласно которому каждый гражданин обязан беречь интересы того государства, «к которому он принадлежит территориально». Лидеры партии верили, что демократические основы польской Конституции являются достаточной правовой базой для реализации национальных и гражданских прав украинского народа. Что касается УНП, то ее члены добивались предоставления Польшей автономии тем украинским землям, которые оказались в ее составе. Ее обретение рассматривалось как переходный этап к федеративному устройству Второй Речи Посполитой.
Институции, искавшие взаимопонимания с украинцами, действовали и на польской стороне. Речь идет, в частности, об обществе «Страж Кресова», устав которого определял одной из целей своей деятельности содействие осознанию непольскими народами значения толерантного сосуществования и их взаимодействия с государственной нацией. Межнациональный диалог должен был основываться на основах реализации в жизни лозунгов «равные с равными», «свободные со свободными».
И все же видение польско- украинского партнерства и понимания — только одна, к тому же не определяющая тенденция в диалоге двух наций. Доминирующей оказалась другая — конфликтная.
Ярким показателем сложности и неоднозначности отношений двух наций после завершения Первой мировой войны стала прежде всего реакция волынян на Варшавский договор. Безоговорочно воспринять его не проявила готовности ни польская, ни украинская стороны. По оценке органов государственной полиции, польская общественность края была потрясена этой политической акцией. Растерянной оказалась и местная администрация. Она затребовала объяснений от высших эшелонов власти по поводу позиции Варшавы в украинском вопросе. В то же время неготовность к совместной борьбе выявила и значительная часть украинцев. Они уклонялись от мобилизации, объявленной С. Петлюрой.
Несмотря на то, что часть волынян-украинцев была аполитичной и национально аморфной, в крае действовали те силы, которые категорически противопоставлялись польской власти. Так, накануне подписания мира органы полиции в Луцке квалифицировали деятельность общества «Просвіта» как антигосударственную и носящую сепаратистский характер. В отдельных местностях с центрами «Просвіти» взаимодействовали оппозиционные по отношению к Польше организации государственнического толка. Одна из них — Комитет защиты Украины, действовавший в Любитове.
Своеобразным индикатором общественно-политических настроений волынян стали торжества по поводу принятия первой конституции Польши (участие в них рассматривалось властью как проявление лояльности к государству). В отличие от других наций украинская общественность Луцка демонстративно уклонилась от участия в этой акции. Местная «Просвіта» стала единственной из многочисленных организаций города, которая не делегировала представителей на торжественную процессию и не вывесила на своем помещении польский флаг.
Препятствием к достижению толерантного межнационального сосуществования стало и растущее крестьянское движение начала 1920-х гг., которое приобрело формы партизанской борьбы. Часто энергия повстанцев направлялась на «классовых» врагов (поляков). Уже в 1923 г. польская пресса била тревогу: выражения наподобие «на кресах кипит» стали типичными.
Возмущение среди украинцев вызвало и наступление власти на национальной почве. Его кульминация пришлась на весну 1921 г.: всего через три месяца после подписания Рижского мира — 21 мая 1921 г. — в Волынском воеводстве было запрещено использование украинского языка. В крае возводились искусственные барьеры для деятельности украинских просветительских организаций, в частности «Просвіти», деятельность которой направлялась на укрепление национальной сознательности крестьян. Образование также превратилось в объект наступления власти, о чем свидетельствует закрытие на протяжении 1924—1925 учебного года более 300 украинских школ.
Продолжение читайте в следующем выпуске страницы «Украина Incognita»
