Извечная диалектика души и ума, казалось бы, настолько заезжена мировой литературой, что каждая очередная книга воспринимается не иначе, как танец стайки литературных филистеров на остывшем пепелище. На таком фоне Дэниел Киз и его роман «Цветы для Элджернона» выглядят несколько обособленно. Выгодно обособленно. И дело, наверное, вовсе не в двух премиях «Хьюго» и «Небьюла» за, в сущности, одно произведение, (рассказ (1960) и одноименный роман (1966) соответственно). Дело в пронзительной сложности их идеи, сочетаемой с бесхитростностью подачи. Постепенно, на примерах дневниковых записей (из-за обилия грамматических ошибок сквозь них поначалу нужно продираться), Киз знакомит нас с Чарли Гордоном — умственно отсталым работником пекарни. Герой становится участником футуристического эксперимента, который подбрасывает планку его IQ с 68 до 200. Скачок от Чарли, который не смог обхитрить подопытного «гениального мышонка» Элджернона, к Чарли, который переплюнул и упрекнул в некомпетентности профессоров-инициаторов самого искомого эксперимента.
Обобщив и обтесав сюжетные красивости и рефрены детства главного героя, имеем полярность фабулы романа — эдакий мчащий лифт между олигофренией и гениальностью. К этажам осознания жестокости и напыщенности человеческой природы: «Каким же глупцом надо было быть, чтобы всех профессоров чохом причислить к гигантам мысли! Мало того что все они лишь самые обычные люди, они еще и одержимы страхом, что остальной мир поймет это». И вниз — к достаточно комфортной и конформной темноте доброго и счастливого «маленького Чарли». Впрочем, во время прочтения стоит иметь в виду, что Киз, умышленно или нет, замахнулся на такую махину морали и антиморали, что не стоит надеяться выхватить конкретные максимы «как правильно» из, казалось бы, ясного и незамысловатого текста.
И неважно, адепт ли вы культа интеллекта или нет, роман «Цветы для Элджернона» must read, если вы хотя бы единожды задумывались над этой темой. Избитое в классике (да и испитое самими классиками) «горе от ума» в интерпретации Киза приобретает гротескные и кое-где размытые формы: между оставшимся эмоциональным ребячеством, недолгой, но выраженной романтической линией и новоприобретенным цинизмом героя слишком сложно провести грань. Первое перетекает в третье, цепляя второе и наоборот. Но и сам ответ Киза на собственные вопросы не выглядит окончательным. Краеугольный вопрос так и остался открытым: «Раньше меня презирали за невежество и тупость, теперь ненавидят за ум и знания. Господи, да чего же им нужно от меня?»
