До начала нынешнего Форума издателей осталось уже совсем немного времени, и в украинском медиапространстве все чаще появляется информация о книжных новинках, формируются списки must read и must have. Новый роман Любко Дереша «Спустошення» вошел в десятку самых ожидаемых книжек отечественной прозы, по версии культурно-издательского проекта «Читомо», и это не случайно. Текст еще не ушел в печать, а о нем уже заговорил почти весь украинский сегмент «Фейсбука». Правда, обсуждали только... эротические сцены, потому что фрагмент именно такого характера был опубликован в интернете. За ажиотажем немногие заметили, что «Спустошення» — это история о городском пространстве Киева и аномальной «зоне», которая предлагает человеку новый сценарий его жизни. История о не-ощущении себя в этой реальности и поиске веры. История о старой элите и Новой Орде, как проекте сверхчеловека. «День» пообщался с автором о психотехнологии как новом методе манипуляции сознанием, о том, как гаджеты и соцсети заводят нас в аутические формы общения и какие вызовы несут новордынцы для старой элиты.
Роман «Спустошення» будет представлен на Форуме издателей во Львове 14 сентября, в 19.30 в книжном магазине «Є».
«ЛИТЕРАТУРА НЕ ДОЛЖНА ДАВАТЬ ДАЖЕ НАМЕКОВ НА ОТВЕТЫ»
— У романа получился достаточно скандальный анонс. Вы не переживаете относительно того, что это может сбить вашу аудиторию — расхождение того, что обсуждается, с целостным текстом книги?
— Я не надеялся на скандал. Мой товарищ из публикатора «Амеба» попросил меня представить какой-то фрагмент. Я не хотел выставлять именно эротику, потому что те несколько сексуальных фрагментов погружены в контекст и отдельно их воспринимать не удается. До поры до времени эти отрывки лежали там, никем не замеченные, пока вдруг люди не прочитали, и им показалось, что это очень смешно. Мне также кажется, что так, как это было воспринято читателями, это действительно смешно. Отпугнет ли это — теперь уже говорить поздно. Книга вообще дело непредсказуемое. Ты ее контролируешь до тех пор, пока видишь на мониторе. Как только я отдал макет в издательство, почувствовал, что эта пуповина перервалась. У меня уже нет никаких волнений, хотя, как и любой автор, знаю, что там есть какие-то незаконченные моменты.
— Относительно незаконченности. На одной из предпрезентаций романа вы сказали, что это первая книга, в которой вы не ответили на все заданные вопросы. Почему?
— Искусство в целом и литература в частности не должны выполнять функции проповеднические, декларативные, они не должны давать даже какие-то намеки на ответы. А персонажи не должны становиться рупором автора и проговаривать те идеи, которые ему близки. Это развязало мне руки. Я смог позволить персонажам быть такими, какими они есть.
— В «Голове Якова» был персонаж-интеллигент, который должен был сотрудничать с корпорациями. И главный герой «Спустошення», журналист Федор Могила, также явно проникается не только материальными вещами, но должен работать в коммерческой сфере. Это искусственно сконструированные типажи, считаете ли вы, что такие люди реально существуют?
— Коллизии этих двух персонажей совсем разные. В «Голове Якова» герой завоевывал право плевать на этот мир, так сказать, быть независимым от него. А в «Спустошенні» герой ищет смысл, какие-то вызовы для себя, которые его вдохновят. То, что он сотрудничает с коммерческими структурами, для него дело десятое. Сам его шеф — человек глубоко идейный, для него важно то, что он может быть причастен к глобальным общественным процессам как в Украине, так и в мире. Его гложет ощущение внутренней пустоты. Ему 34 года, и он чувствует, что извне происходят какие-то события, а внутреннего наполнения не только нет... нет ощущения, что оно принадлежит тебе. Мы «упаковываемся» определенными книжками, именами, но они не становятся действительно нашими. Мы не имеем эмоциональной связи с тем, что читаем, с тем, что мы делаем, и эта нехватка эмоциональной связи, по-видимому, является главным для «Спустошення».
— Получается такой эклектичный постмодерновый типаж, который состоит исключительно из чужих цитат, но почти не имеет ничего своего? Это такой человек будущего?
— Этот персонаж является кем-то большим, чем постмодернистский эклектик. Роман начинается с пролога, где герой сам рефлексирует над собой и своей фрагментарностью. Он ее понимает, а значит, у него есть точка отсчета, где он целостный. Надеюсь, этот роман найдет своего внимательного и вдумчивого читателя, поскольку я много чего вкладывал в текст с точки зрения различных уровней рефлексий — как персонаж себя воспринимает сам и как его воспринимают другие. Это не просто линейный герой, его нужно собрать до конца романа для того, чтобы понять, о чем собственно сама книга. «Спустошення» не заканчивается однозначной кульминацией, где все становится понятно, мол дальше он жил счастливо или, наоборот, плохо и умер. Когда я закончил эту книгу, у меня возникло ощущение растерянности — а что дальше, что это значит? Но я почувствовал, что так и должно быть. Эта несовершенство толкает читателя вернуться к началу романа и второй волной начать собирать все, что произошло, понять, о чем этот текст. Очевидно, он только наполовину о том сюжете, который в нем разворачивается.
— Почему главный герой не чувствует себя частью этой реальности?
— Это диагноз для всего поколения и вопрос ко всем нам. С одной стороны, вся цивилизация, весь культурный порядок так устроен, чтобы мы заходили в более аутические формы общения благодаря гаджетам, соцсетям, сужению эмоционального спектра, который мы можем выражать. Это проявляется в том, как мы пишем посты, какие мы используем emoji, как мы реагируем на разные окружающие события. В конечном итоге, толщина книжек, которые мы читаем, прямо коррелирует с глубиной эмоциональных переживаний, на которые мы в настоящий момент способны. При достаточно сильном интеллектуальном росте и вообще эрудированности, которая появилась у людей с появлением соцсетей, мы много теряем на эмоциональном интеллекте. Люди во многих отношениях остаются подростками или даже детьми, они теряют способность на более глубокие, взрослые эмоции. На раздражение, гнев, желания и ребенок способен. В «Фейсбуке», например, нет эмоции, которая выражалась бы тремя смайликами одновременно, как в музыке — тризвук. Я пытался выстроить канву романа таким образом, чтобы она пробуждала разные волны эмоций у читателя, порождала сложную картину, которую было бы интересно разобрать. Не просто изобразить хаос, а выйти на такое переживание, которое будет способно охватить все эмоции в разнообразных обертонах. И назвать это состояние для себя, чтобы понять, что я пережил, и о чем эта книжка опять же.
«ИСТОРИЯ В КОНЦЕ КОНЦОВ ОКАЗЫВАЕТСЯ СОВСЕМ ИНОЙ, ЧЕМ ЛЮБЫЕ ПРОГНОЗЫ»
— Существует теория, что с развитием технологий уровень интеллекта человечества постоянно будет снижаться. Не об этом ли ваша Новая Орда?
— Нет, это немного о другом. Новая Орда — это люди, которые, понимая общую ситуацию упадка, делают прорыв ради сохранения собственной идентичности и интеллектуальной свободы, собственного волюнтаризма, права оставаться собой. Таких людей не так много, но они есть. Они составляют вызов для этого мира инфантильных технократов. Новоордынцы более целостные, они способны на то, что во времена Тамерлана называлось «долгая воля», то есть на долгосрочные стратегии, серьезные помыслы, цивилизационное мышление. Но при этом, исходя из старого строя материнской культуры, которая в значительной степени является христианской в своей основе, они идут в новое пространство, где не существует альтернативы. Это проблема волевого человека вне культуры, который, не имея рамок и ориентиров, становится новым кочевником. Он видит слабость оседлой культуры. Частично такие кочевники проявляются в людях, которые часто меняют образование, накапливают интеллектуальный потенциал. Частично это люди, которые работают с техниками сознания. Частично это интеллектуалы старой школы, методологи, которые вышли на уровень, где можно пережить процесс реонтологизации. Собрать себя нового, четко понимая, что ты вкладываешь в основу своей личности, кем ты себя представляешь. Эти свободные, сильные, смелые, наглые люди составляют вызов для знающей элиты, которая владеет ресурсами, но скована в своих мнениях. Я не могу сказать, что я на стороне одной или другой элиты, они обе кажутся мне по-своему уместными, но также и опасными.
— Это все-таки Новая Орда — это положительное явление?
— Не скажу, что я симпатик Новой Орды, это скорее носители сил хаоса, чем сил порядка. Само наличие этой Новой Орды говорит о том, что есть люди, которые вынашивают цивилизационные представления нового порядка. Которые готовы бросить вызов не просто культуре, а самому строю цивилизации. Если они придут, они непременно будут строить свою цивилизацию. Многие люди, в том числе философы, украинские и иностранные, и дальше строят свои «империи», где-то будучи продолжателями линии традиционалистов, где-то будучи суперфутуристическими, последователями радикального конструктивизма, который говорит, что мир можно строить, опираясь на любую основу. Так или иначе, это люди, которые ставят себя в позицию бога и творца нового мира, и именно в этом отношении они мне кажутся силами хаоса. Они закладывают в основу этого мира свое индивидуальное, которое может быть ошибочным.
— Из вашего описания кажется, что Новая Орда — это явление уже нашего времени...
— Да. Действие романа происходит в 2010—2011 году. Это время, когда я имел возможность наблюдать за некоторыми движениями в интеллектуальной киевской среде. Не скажу, что я детально описал персонажей и их баталии из этого пространства, но эти люди меня вдохновили на сотворение своего мира. Для Украины и России это был период футурологического бума, когда многие мыслители выстраивали концепции возможного развития будущего. Эти годы перед Майданом, очевидно, предвещали какие-то изменения. Уже тогда обсуждалось, какими могут быть изменения для общества на долгосрочный период, изменения технологических укладов. Украина до сих пор остается в пределах индустриального технологического строя, больше сосредоточенного на тяжелой промышленности, тогда когда будущее идет к постиндустриальному миру с высшими технологиями. Это не только ІТ-сфера, а также нано-, био- и в далекой перспективе психотехнологии, когда наконец доберутся до попыток понять, что такое человеческий ум и какой он имеет рыночный, культурный, цивилизационный потенциал.
— Пошло ли развитие истории в реальном, нашем мире в другую сторону от того, который описан в «Спустошенні»?
— Моя знакомая, которой я рассказывал о книжке, не могла понять, почему, если я пишу футурологический роман, беру время действия 2010-й, а не хотя бы 2040-й. Это один из важных моментов для романа, потому что там идет речь о проекте, который не состоялся. Это тоже один из способов говорить о будущем в категории проектов, которые готовятся, но не происходят. История в конце концов оказывается совсем иной, чем любые прогнозы. Только постфактум мы начинаем понимать, как наши схемы описывают то, что произошло. Мы радуемся, когда нам удалось хотя бы какую-то часть предусмотреть. Это еще одна важная грань романа — его герои постоянно погружены в виртуальность, постоянно конструируют, и только неотвратимые события помогают увидеть то, что есть в действительности.
О ПОИСКЕ ВЕРЫ ЧЕРЕЗ РАЗОЧАРОВАНИЕ
— Литературовед Игорь Бондарь-Терещенко назвал ваш роман «урбанистической мистерией европейского образца». А как вы характеризуете жанр «Спустошення»?
— Я начинал писать эту историю в жанре турбореализма. Это жанр, который находится на грани фантастики и реализма. Где события опережают реальность не на два шага, как в полноценной фантастике, а буквально на полшага.
— Вы уже не раз отмечали, что роман «Спустошення» — это в определенной степени диалог с «Пикником на обочине» Стругацких и «Солярисом» Станислава Лема сквозь призму фильмов Тарковского. Но в этих книжках как раз речь идет о невозможности контакта с внеземным интеллектом, а ваша зона не просто контактирует с человеком, а создает для него новую реальность.
— Это скорее диалог с произведениями Тарковского, чем с исходниками. А относительно зоны, то это одна из загадок книжки, которые я бы не хотел раскрывать заранее. Скажу лишь, что зона не до конца описана в этой истории. Она появляется несколько раз как фрагментарный персонаж, но является в действительности главной. Если читатель будет внимательным, он поймет, что диалог героя происходит не столько с событиями, сколько с самой зоной. Герой в конце концов спросит себя — что мне подарила зона? И это является важным вопросом для читателя, который хочет понять эту историю, и для меня также.
— Нет ли здесь конфликта между зоной и Новой Ордой? Условный сверхчеловек будто должен сам себя конструировать.
— Герой сталкивается с двумя парадигмами. Либо ты сам пытаешься строить свою жизнь вопреки всему, либо ты становишься в позицию того, кого ведут. Или можно находиться в третьем состоянии — диалоге с внешним миром. Но тогда нужно понять, что есть сторона, с которой можно вести диалог. В конце концов эта история — о пути поиска веры через определенные разочарования и попытки понять, откуда она появляется, можно ли ее вложить в себя... Веры как категории, которая существует не благодаря чему-то, а вопреки всему. Как предельный способ контакта с миром. Один из персонажей говорит, что вера является высшей формой одиночества. Главный герой идет к тому, чтобы прожить эту высшую форму одиночества. Он встал на путь честности с собой, и в какой-то момент понимает, что честность оказывается не полем, где ты можешь свободно передвигаться как всадник, а тоннелем, который постоянно сужается и оставляет тебе все меньше вариантов для выбора. Для человека, привыкшего мыслить широко, честность с собой оказывается неподходящим инструментом. Он предстает перед вопросом — решиться войти в эти узкие ворота или оставить за собой право конструировать миры?
— Но разве вера не дает ощущение наполненности?
— После того как человек проживает опустошение — однозначно. Но это то, что человек может почувствовать, только преодолев бездну. Вера является определенной кульминацией личности как формы существования «меня». Вера — это апофеоз эмоционального интеллекта, это не просто результат фанатичного выбора, а сплетение всех эмоций в связку. Тогда человек видит, что он как целостность начинает существовать по-новому, независимо от внешнего мира. Но для того, чтобы родилась новая личность, она должна пережить определенную символическую смерть.
— Так во что должны поверить читатели «Спустошення»?
— Это не задача романа — вселить веру, наоборот, этот роман написан, чтобы посеять разочарование, в первую очередь, разочарование в поверхностных вещах, в которые мы верим, не задумываясь, и которыми подменяем возможность получить более глубокий жизненный опыт.
