Часто для почитателей современной поэзии понятие «двухтысячники» ассоциируется именно с ними, тремя поэтами, почти братьями (по крайней мере, по духу), но не близнецами — Коробчуком, Горобчуком и Коцаревым. И их имена, на мой взгляд, вполне заслуженно попадают в перечень самых известных в своем поколении, хотя стоят пристального внимания не только они. С другой стороны, сегодня легко назваться поэтом — для этого достаточно разместить в свободном доступе всемирной сети свои творения и желательно активно появляться на людях — чтобы лицо стало узнаваемым. Хотя, почему лишь в настоящее время? В свое время Ефремов в «Щоденниках» (1924 г.) писал: «Сколько на веку пришлось рукописей перечесть, от начинающих авторов, а кроме Винниченко, Тесленко да еще разве что Черкасенко — остальные были бесполезной тратой времени. Во время революции будто бы прекратился поток рукописей, а теперь снова начинают присылать. Это хороший или плохой знак?» Да, хороших поэтов всегда было немного. Это хороший или плохой знак? Надеюсь, что обвинить в нерадивости или недостатке вкуса Олега Коцарева вряд ли кто-то сможет. Он один из самых выразительных, иронических, стильных — тех, о ком пишут и кого читают. К счастью!
— Олег, комфортно ли вам постоянное сопопадание в какие-то списки или сравнение с Коробчуком и Горобчуком? Действительно ли ваши поэзии настолько близки?..
— Если вы походите на поэтические вечера — увидите, что сейчас немногие наизусть читают стихотворения. Больше читают по бумажкам. И если перепутать бумажки, интересно посмотреть, поймут ли люди, что это чужие стихотворения...
— Интересно, а свои стихотворения вы узнаете?
— Свои я узнаю, без сомнения.
— Давайте обозначим понятие культового или известного в Украине поэта. Какие это должны быть критерии?
— Трудно сказать. Возможно, это индекс цитирования (хотя этот термин здесь не очень уместен), то есть если автора где-то вспоминают, цитируют, если он регулярно где-то появляется и при этом вызывает определенное уважение в широких кругах, тогда его можно назвать культовым. По-моему, сейчас в Украине можно назвать таких немного — Андрухович, Забужко, Жадан, Костенко. Возможно Павлычко и Драч, люди их узнают, зовут на митинги, они актуальны в определенном пространстве.
— Интересно, а вы бы пошли, если бы позвали, на такой политический митинг?
— Недавно был такой опыт во время мини-Майдана под Печерским судом против политических репрессий. Если честно, мне «майданные» чтения не совсем близки, тем более с такими текстами, как я пишу — они явно не митингового направления. Хотя, когда я выступал, то пытался отбирать тексты, содержащие хотя бы такую вот энергетику — специфическую, «мобилизационную», если уже нет этой темы в поэзии. Ну, вот я и читал, митингующие стояли и слушали, аплодировали. Но, очевидно, это совсем другая волна.
— Тогда, кстати, о политике. Капрановы, Матиос, Ирена Карпа, Макс Кидрук идут в политику. Что это?
— Относительно Макса Кидрука, то надеюсь, что для него это эдакое приключение, которое не навредит, а поможет его литературному таланту, который, как известно, основывается на приключениях. Макс Кидрук не будет писать о том, что он едет в трамвае и наблюдает за игрой цветов на окнах, правда? Он из тех людей, которые переживают какие-то необычные события в жизни, это его вдохновляет, и он пишет. Насколько я представляю Кидрука, поход в депутатство будет для него именно такой авантюрой, надеюсь, его это вдохновит и он об этом напишет. Я бы так и сделал. Мне говорили, что он идет где-то на Кировоградщине, и у него в округе будто бы должен был быть сын Януковича. Забавная была бы ситуация, если бы они сошлись в поединке и Макс что-то об этом написал впоследствии, но оказалось, что Янукович не решился идти по мажоритарке.
Мотивация других писателей мне менее понятна. Хотя, возможно, они надеются посодействовать украинскому книгоизданию через Верховную Раду? Дать пример идеологической стойкости? Всякое бывает, вот Вацлав Гавел явно был не самым худшим политиком, но в целом лично я отношусь к походу писателей в Раду скептически. При этом, конечно, искренне желая воплощения их наилучших намерений.
— А вас такие темы интересуют?
— Меня разные темы интересуют. Я считаю, что политика в целом не лучшая и не худшая тема, чем другие, потому она и у меня временами выныривает, что-то можно написать и об этом. Другое дело, что политику как тему стоит отличать от политической агитации. То есть стихотворение, как-то связанное с политикой, не обязательно должно звучать на митинге. Правда, сейчас есть общеевропейская мода на усиление такой политической и социальной составляющей в литературе. Я не очень разделяю эту моду, потому что чувствую за ней опасность этакого нового соцреализма. Видите ли, в западных странах в свое время не так хорошо почувствовали все «преимущества» этого «творческого метода»...
— Так у нас тут и читатели еще из соцреализма не все вышли.
— Понятно, что существует такой «политизированный» читательский спрос, сейчас многим хочется увидеть переосмысление того, что происходит с нашим обществом в настоящее время, — это естественно. И абсолютно нормально, если у какого-то писателя возникнет внутреннее желание, вдохновение именно так написать, и он это сделает и сделает замечательно. Так и овцы целы и волки сыты — все нормально. Другое дело, когда все искусственно, и социально проблематизированное письмо на волне моды захватывает людей, которым в действительности это неинтересно. У меня, кстати, в 2009 году вышла прозаическая книга «Неймовірна Історія Правління Хлорофітума Першого» (2009 г., издательство «Смолоскип». — Я.С.) — это сборник рассказов. И первый из них кое-кому из читателей очень напоминает реалии сегодняшнего дня, там видят даже провиденциозные моменты. Хотя писалось все в веселом, пародийном настроении.
— Вам повезло с украиноязычной средой в Харькове? Стоял ли вопрос выбора языка общения, произведений?
— Семья у меня была двуязычная. То есть с детства я изучал оба языка, знал их (правда, украинский — лучше). А в определенном возрасте возник вопрос, какой из них избрать. Где-то в 10 классе я понял, что мне трудно переключаться с одного языка на другой, лучше говорить и думать на одном. По-видимому, предусмотрительно я выбрал украинский, который знал лучше и который был более важен с точки зрения идентичности. Кстати, приблизительно в то время украинский постепенно стал единственным языком для всей нашей семьи. То есть, учитывая харьковские условия, мне действительно неожиданно повезло, и я не должен был изучать язык в зрелом возрасте с нуля или переживать психологический стресс изменения языка.
— Есть такое понятие, как «харьковская школа поэзии». Вы себя к ней причисляете?
— Да, я себя считаю одним из «последствий» харьковской школы...
— Но вы сейчас живете в Киеве?
— Во-первых, я часто бываю в Харькове (фактически живу на два города), во-вторых, не обязательно находиться именно в физическом эпицентре явления, в-третьих, человек развивается, двигается. Наверное, я в настоящий момент не ассоциирую себя в художественном, эстетическом измерении исключительно с харьковской школой. Просто она на меня больше всего повлияла, была, может быть, самым первым толчком. Помня о ней, я открыт на разные эстетические влияния.
— А что сейчас происходит в Харькове в поэзии? Кто-то и что-то появляется?
— Знаете, по сравнению с 1990-ми годами литературное движение усилилось, увеличилось. Я припоминаю конец 90-х, поэтический вечер в помещении Союза писателей, где выступали такие люди, как Сергей Жадан, Игорь Бондар-Терещенко, Ростислав Мельныкив и другие. А присутствующих в зале — человек эдак семь. Сегодня, понятное дело, если бы они выступали, пришло бы намного больше публики. Да и на акции совсем молодых, младших меня авторов, приходит достаточно много зрителей, они пользуются вниманием. Для такого процесса есть определенные предпосылки: большой город (создает благоприятную почву для искусства), наличие большого количества учебных заведений и наличие той же школы. Вот давайте вспомним Харьков 1920—1930-х, «харьковский романтизм», потом «девяностники» и «двухтысячники», мое поколение — в Харькове присутствует литературная традиция, которая радикально не прерывалась, и все это вместе создает условия для роста новых интересных авторов. И они появляются, в Харькове есть кого послушать и почитать.
— Что в настоящее время для Олега Коцарева является актуальным в литературе, которая «держащит в тонусе»?
— Сейчас я принимаю участие в очень интересном литературном проекте. Вместе с поэтессой Юлией Стахивской мы готовим в издательстве «Смолоскип» антологию украинской авангардной поэзии 1910 — 1930-х годов. Многие из этих стихотворений и авторов практически неизвестны сегодняшнему читателю. И чрезвычайно важно, интригующее заново их актуализировать, читать тексты, которые много лет никто не видел, узнавать подробности их судьбы в архивных документах НКВД. Хотя, не авангардом единым. Вот сейчас читаю интересную израильскую поэзию в украинских переводах...
