Перечень степеней, титулов и знаков отличия Петра Кралюка потребовал бы слишком много печатных площадей и читательского времени. Тем более, что лучше всего характеризует эту творческую личность не регалии, а давнее, еще с княжеского времени определение — Книжник. Который в одном лице и философ, и историк, и мастер художественного слова. Впрочем, в отечественном книжном пространстве эта единая творческая личность воспринималась в двух отражениях: солидно основательный, словно из эпохи классицизма аристократ науки («Острозька Біблія у контексті української та європейської культур», «Духовні пошуки Мелетія Смотрицького», «Білі плями в історії української філософії») — и иронический прозаик постмодерного мейнстрима 90-х («Попи марксистського приходу», «Зона», «Полум’яне серце», «Рімейк»). Но с каждым текстом эти творческие заряды сближались, пока в «Шестидневі» их не свела воедино цепная реакция творчества, дав читателю книгу с принципиально новым для Кралюка, да и для западноукраинской прозы в целом, уровнем выразительной энергетики.
Профессор Кралюк в изображаемой эпохе чувствует себя, как рыба в воде. Прозаик Кралюк знает, как открыть эту эпоху читателю, не затеняя ее «блеском себя любимого». Лишь одна характерная черта. После десятков современных опусов, в которых главный герой — писатель, или журналист, можно было ожидать, что героем романа, который раскрывает жизнь и личность самого выдающегося мецената отечественной книжности — князя Василия Константина Острожского, — тоже станет книжник, экстраполированная в древность копия автора. Однако в описываемую эпоху над всеми искусствами царило занятие живописью. После высокого мастерства и глубокой философии Дюрера, Кранаха, Гольбейна серьезно воспринималось утверждение о том, что «первым среди людей является художник». И автор делает основной загадкой романа нарисованный Иваном портрет князя Василия-Константина Константиновича, милостью Божьей князя Острожского, некоронованного короля Руси и самого крупного магната всей Речи Посполитой. А художника Ивана — одним из участников диалога, который и составляет внешний сюжет романа. В течение шести сеансов между почти девяностолетним князем и художником продолжаются беседы о прошлом. Впрочем, такое ограничение количества действующих лиц и лаконизм сюжета пошли роману на пользу. Кралюк в «Шестидневі» показывает Волынь на вершине ее влияния и богатства. Но с неравнодушной тщательностью не пропускает причин, из-за которых сразу после достижения этой вершины начался стремительный спад в бездну безгосударственности. Не обходит ни предательства потомков знаменитых княжеских родов, ни сребролюбия высоких церковных чинов, ни слепой ярости первых казацких восстаний, направленных против православной таки шляхты и украинских городов...
Однако все персонажи «Шестиднева» — живые люди, а не картонные фигурки из учебника. Поэтому в романе нашлось место не только событиям и поступкам, но и чувствам. Блестящие победы отца, Константина Ивановича Острожского, под Вишнивцем и Оршей — и поражение, которое принесло ему семь лет московского плена. Сиротская судьба племянницы Гальшки Острожской и отчаянная казацкая жизнь Семерия Наливайко. Тщательное и тяжелое собирание самим Василием-Константином под свою руку земель, которые когда-то входили в государство Данила Галицкого (а князья Острожские небезосновательно считали себя наследниками короля Данила!), — и страшная цена, которую приходилось платить за каждое приобретение: смерти близких людей, компромиссы с собственной совестью, а то и невольная измена интересам родного народа. Стремление соединить лучшее из западноевропейского образа жизни с сохранением собственных государственнических и церковных традиций — и страшный раскол украинского общества после берестейских церковных соборов (замечу, что автор осуждает не сам факт унии, а ту торопливую жестокость, с которой действовали как ее сторонники, так и противники). Основание твердыни православия и украинства — Острожской Академии, издание Острожской Библии — и полонизация собственных сыновей, которые перешли в католичество ради высоких должностей при королевском дворе. Автор заставил исповедоваться перед читателем не только самого князя, но и целое поколение украинской элиты, которое жило в эпоху едва ли не первой в нашей истории оптово-розничной распродажи Родины ради собственной корысти. Ведь в пору высшего могущества князю Константину оставалось только бобровым мехом рукава протереть жемчуга и рубины на Даниловом венце, возложить его на голову и сказать «Здравствуйте! Я — король!». И как знать, как бы сложилась история целой Европы, если бы он на это решился... Не решился. И Данилова корона исчезла в без вести времени и пространства. К счастью, к нам возвращаются другие, настоящие, сокровища княжеской Волыни. Едва ли не главный среди них — волынская книжность. В которой ныне полностью заслуженно княжит Петр Кралюк.
