Самый известный в мире польский писатель, Станислав Лем, мог бы не родиться, если бы не один еврейский парикмахер в небольшом городке на Западной Украине, который вступился за будущего отца будущего же писателя, когда красные вели того под конвоем, чтобы, как офицера, расстрелять. Врача Самуэля Лема парикмахер знал еще со Львова, там и родился Станислав Лем — было это 12 сентября в далеком 1921 году. Здесь в 1939 году Станислав закончил школу и поступил на медицинский факультет Львовского университета, но продолжать учебу был вынужден уже после войны, в Ягеллонском университете в Кракове.
Свое львовское детство писатель описал в книге воспоминаний «Высокий Замок» (украинский перевод — издательство «Піраміда», 2002). В гимназии Лем изучал и украинский язык, причем и сейчас владеет им неплохо. «Высокий замок» является своеобразной мифологией детства: Львов навсегда остался для писателя тем «детским» польским Львовом, и то, что произошло с городом во время советской власти, уже не входит в биографию Лема, неприемлемо для него — это уже не его Львов. Именно поэтому писатель никогда не хотел посетить послевоенный Львов, хотя у него и не было, и нет антиукраинских настроений. Подобно Ежи Гедройцу, редактору знаменитого парижского журнала «Культура», Лем считает, что «Украину нужно поддерживать, потому что ее независимость является одним из гарантов нашей независимости».
А каково отношение к Лему в Украине? В разговоре с Томашем Фиалковским писатель рассказывает историю о том, как один украинец из Киева, особо проникшийся творчеством Лема, специально поехал во Львов и сфотографировал дом Лемов на улице Браеровский (ныне — улица Богдана Лепкого) снаружи и внутри, запечатлев на пленке все описанное в «Высоком Замке», в частности и потолок с лепными изображениями дубовых листьев с желудями — самое раннее детcкое воспоминание писателя. «Удивительно мне было смотреть на эти фотографии и на эти хрупкие фигурки, пережившие все — и войну, и приход Советов...»
В Украине Лема стали переводить еще в начале 60-х, хотя и до нашего времени на украинский язык переведена только часть его огромного творческого багажа. С 1961 года в журналах «Всесвіт», «Наука и жизнь» и «Жовтень» выходят такие произведения, как «Звездные дневники Ийона Тихого», «Верный робот», «Охота на Сэтавра», «Машина Трурля», «Правда», «Конгресс футурологов», «Профессор Доньда», «Из воспоминаний Ийона Тихого», «Одна минута человечества», «Рассказ первого размороженого», книгами выходят «Эдем», «Солярис», «Кибериада», «Возвращение со звезд», «Насморк», «Фантастика и футурология», «Высокий Замок»...
Творчество Лема не сводится только к научной фантастике, хотя этот жанр, в который входит множество романов и цикл рассказов о пилоте Пирксе, у писателя доминантный. Не менее интересным и плодотворным жанром в творчестве Лема является фантастически-научный гротеск — сюда входят «Сказки роботов», «Кибериада» и цикл произведений, где главным героем выступает «капитан далекого галактического корабля Ийон Тихий». Кроме того, Лем — автор книг, жанр которых определяется на грани между философской эссеистикой и художественной литературой («Совершенная пустота», «Провокация», «Библиотека ХХI века»), а также — в раннем творчестве — современного реалистического романа.
Роман «Эдем», наряду с «Солярисом» и рассказами о пилоте Пирксе, является одним из модельных произведений научной фантастики, который, что вообще характерно для Лема, вступает в полемику с традициями жанра. Писатель обращается к распространенному в научной фантастике мотиву контакта с другими разумными существами, мотиву космического путешествия, другим планетам, но его ироничная дистанцированность от описываемого и проявляется в постоянных «напоминаниях» читателю этих способов представления инопланетного мира в произведениях других авторов. Герои «Эдема» прекрасно знают популярные произведения science fiction и, сравнивая их с собственным опытом на планете Эдем, часто смеются над ними.
Ограниченный опыт человека и та разница в восприятии одной и той же внеземной реалии разными людьми создает в «Эдеме» еще один проблемный круг: а способен ли вообще человек понять до конца окружающий мир, если ко всему подходит со своей меркой и пытается свести все к узкому полю уже существующих понятий? Разговоры с «дубельтами», туземными обитателями Эдема, даже с помощью специального электронного переводчика, ничего не проясняют героям-землянам, взаимопонимание двух разных типов интеллекта возможно только в сфере домыслов. К тому же в романе отчетливо чувствуется ирония в отношении упрощенных и идеализированных побед человека в межгалактическом пространстве, на чем так упорно стояла научная фантастика в первые этапы своего развития.
Кроме того, что «Эдем» является романом о невозможности поддержания контакта и беспомощности человека в космическом пространстве — это также произведение о земных проблемах, показанных на примере эдемского общества с небольшими гротескными преувеличениями. Население Эдема страдает от тоталитаризма планетарного масштаба, лицемерной власти, которая провозглашает теорию собственного несуществования, от антагонистического разделения общества, лжи, насилия и нравственного вырождения.
Уже в «Эдеме» заметны попытки Лема лишить фабульные события самостоятельной ценности, сделать их слугами философии и подчинить концептуальному авторскому замыслу. Эта тенденция еще полнее проявляет себя в «Солярисе» — самом известном и самом классическом романе польского фантаста. Плазменный мозг в виде мыслящего океана, который окутывает всю планету, является в то же время наиболее оригинальным образом всей научно-фантастической литературы. Тема «Соляриса», как и «Эдема», — попытка контакта с внеземными формами космического разума, результатом которой является очередное убеждение в невозможности любого диалога — несмотря на желание обеих сторон. Люди пробуют воздействовать на океан рентгеновским излучением, а планета в свою очередь «одаривает» землян бессмертными нейтринными «творениями F», беря их образы из самых дальних уголков памяти героев, которые скрывают часто не самые приятные воспоминания из прошлого. Таким образом, психическая и биологическая несоизмеримость человека и океана приводит к тому, что всякие начинания и попытки контакта становятся тщетными из-за отсутствия какой-либо общей плоскости понимания. Но в конце концов неизвестно даже, действительно ли этот океан является мыслящим существом, как допускают ученые-соляристы, или же его деятельность является сознательной и какова настоящая причина возникновения тех неуничтожимых воплощений человеческих кошмаров.
Между прочим, этот последний психоаналитический мотив «Соляриса» создает роману дополнительные плюсы в глазах ценителей «серьезной» литературы. Ведь «Солярис» оказывается не только романом о невозможности взаимопонимания с инопланетным разумом и бессилии науки — это также произведение о беспомощности человека как психического существа, обремененного биографией, фобиями и подсознательными желаниями. В этом свете дело контакта с загадочным существом поступается местом внутренним проблемам человека, который даже в дальнем космосе не может избавиться от сокрушительного голоса своей памяти и безустанно продолжает переживать свою сугубо человеческую драму. Поэтому как можно понять другие существа, если человек не способен понять даже самого себя, прийти к согласию с собственной совестью, имеет ли он право отправляться в космос, не решив своих банальных земных проблем?
Итак, отбросив экзотические декорации, может оказаться, что «Солярис» является романом о современном человеке и межчеловеческих отношениях. Как сказал один из героев произведения, Снаут: «Мы не ищем никого, кроме людей. Нам не нужно другого мира. Нам нужны зеркала. Мы не знаем, что делать с этим другим миром. Нам хватает одного, нашего, да и им уже давимся». Действительно ли мы пытаемся понять другого человека или только заглядываем в него, как в зеркало, желая увидеть там свое отражение? Научно-фантастический жанр позволяет Лему проникнуть в тайны человеческой природы, в уголки его подсознания еще эффектнее, чем это удается реалистически-психологическому роману.
«Возвращение со звезд» — одно из немногих произведений, показывающих будущее земной цивилизации — в том ее варианте, в котором будущие земляне полностью отказываются от космических исследований и посвящают себя построению выгодной и безопасной жизни на своей планете. Перед героями, которые после ста двадцати лет космических путешествий вернулись домой, предстает удивительное зрелище: материальная цивилизация на Земле выросла до абсурдного буйства роскоши, люди плавают в благосостоянии и развлечениях без малейшего труда и забот о будущем. Удалось уничтожить не только всякие угрозы бездумной счастливой жизни на планете — с помощью так называемой «бетризации» ликвидированы даже присущие человеку агрессивные инстинкты.
Но у путешественников из «прошлого» мир материальной роскоши не вызывает восхищения. «Я стремился написать роман о будущем, но не о таком, каким хотел бы его видеть, а о таком, которого следует остерегаться», — признает автор. В «Возвращении со звезд» перед читателем предстает образ наиболее распространенных представлений о потребительском обществе будущего. Но для Лема эта жизнь, полностью лишенная смысла, всех своих ценностей, — жизнь искалеченной бездумной личности в абсолютном комфорте и безопасности. «Там, где все можно получить без труда, всякая ценность утрачивает свой смысл». Писатель утверждает, что человек, единственным желанием которого является превращение в ангела, становится существом, которое освобождается таким образом не только от страданий и трагедий, но и от надежд и стремлений достигать более трудных целей.
Другую, хотя в сути своей очень схожую версию будущего, представляет нам роман «Насморк». Произведение является предостережением перед цивилизацией, которая с помощью разнообразных «улучшений», которые внедрялись в повседневную человеческую жизнь, настолько усложнила мир, что решающим фактором во всем становится только слепой случай. В романе представлена вполне реальная ситуация, когда применение большого количества химических препаратов с лечебной, косметической или гигиенической целью приводит к летальным последствиям. Сам по себе каждый из этих препаратов безопасен и полезен, но в «лотерейно сгущенном мире» они могут сложиться в композиции, которые могут представлять смертельную угрозу.
Интересно, что сам Лем больше ценит произведения, написанные в жанре фантастически-научного гротеска, хотя причисление их к science fiction считает недоразумением. Лучшим своим произведением писатель называет «Кибериаду» — цикл рассказов, своеобразным «введением» к которому стали также «Сказки роботов». Лем, в присущей ему аллегорической форме, показывает мир, на первый взгляд, полностью нечеловеческий — мир разумных машин, а человек появляется здесь только как негативный герой фантастических сказаний. Но неслучайно эти сказки написаны для взрослых «роботов»: несмотря на все отвращение роботов к людям, их машинный мир устроен человеческим образом. Роботы так давно воцарились над миром, что многие из младшего поколения уже не верят, что человек вообще когда-либо существовал — он стал темой мифов, сказок и легенд. В конечном итоге, и сам мир роботов описан автором с широким использованием полностью «человеческих» сказок и мифов: здесь легко распознать добрых и злых, мудрых и глупых властителей, жестоких красавиц и героических юношей, добро здесь побеждает зло, а коварство имеет оправдание только в служении добрым делам. В мире роботов остались все исконные человеческие проблемы и антагонизмы — тирания, насилие, преступность, глупость и бесправие. Так что «Кибериаду» можно прочитать как очередную Лемовскую сатиру на современную действительность, человеческую мегаломанию и убежденность в силе своего разума.
Особенностью «Кибериады» является также остроумие и юмор, заключающиеся в частности в сочетании гетерогенных элементов, которые традиционно и логически несовместимы. Этот прием, который известный польский поэт Станислав Бараньчак назвал «анахронической контаминацией», касается как узнаваемых для читателя жанровых особенностей, так и языка произведения и способа построения художественного мира. Комический эффект возникает из встречи в одном произведении жанров сказки и научной фантастики, эпоса, героико-комической поэмы и философской повести. Рассказы наполнены меткими неологизмами, особенно с частицами «кибер-» и «электро-» (электрыцарь, киберотика), на уровне стилистики и фразеологии остроумным кажется использование слов из машинного мира в типичных для сказок речевых формулах. В этом аспекте «Кибериада» просто граничит с поэзией, по этой причине даже самые гениальные переводы не удерживают, к сожалению, большой части содержания оригинала.
Наряду с роботами Трурлем и Клапауцием из «Кибериады», есть у Лема еще один любимый герой — Ийон Тихий. В фиктивном предисловии к его «Звездным дневникам» автор устами профессора Тарантоги ставит своего героя рядом с Мюнхаузеном и Гулливером, что, с одной стороны, указывает на карнавальную, смеховую традицию, а с другой — вынуждают также задуматься над сложной природой человека и парадоксами человеческой экзистенции. И здесь разнообразные варианты жизни в космосе являются отражением земного положения вещей, сатирой на власть, обычаи, религию, философию современного человека — но не только сатирой, а и размышлением о сложности мира, многозначности философских истин, парадоксальность и несочетаемость различных общественно-политических и моральных доктрин.
Один из лучших рассказов цикла «Из воспоминаний Ийона Тихого», «Конгресс футурологов» — это тонкая аллегория на управление мнениями, представлениями и убеждениями общества с помощью средств, которые фальсифицируют реальный образ действительности. Это произведение является просто свидетельством некомпетентности советской системы, которая позволила перевести и издать его в Советском Союзе. Вообще, «Конгресс футурологов» предупреждает социальное течение в польской научной фантастике, которая занималась разоблачением настоящей сути советской системы и механизмов «порабощения разума».
Хотя большинство произведений Лема имеют пессимистический характер, писатель твердо отвергает «обвинения» и заявляет, что он оптимист. Однако от чего он не смог бы откреститься, так это от своего скептицизма — в отношении человеческих возможностей, верований, самого человека, который может оказаться вовсе не самым совершенным созданиям в космосе: «В биологическом смысле мы, несомненно, довольно уродливые творения эволюции». Лем не верит в жизнь после смерти, не верит в существование космитов, привидения, телепатию и парапсихические явления. Писатель является убежденным сторонником смертной казни, если освобождение или побег преступника приводят к дальнейшим убийствам. О своих соплеменниках Станислав Лем однозначного мнения: «Люди, вообще, дураки». И это не обвинение, не жалоба, а реалистичная констатация, утверждение ученого и врача — в прямом и переносном смыслах. Все человеческие несчастья, все мировое зло идут от глупости. А поскольку зло всегда было сильнее, чем добро, то и глупость человеческая стала одной из самых главных философских тем писателя.
