Очередной 21 номер сборника «Дух и літера», который выходит в одноименном издательстве при поддержке Киево-Могилянской академии, посвящено двум важным, но все еще не слишком известным и осмысленным у нас личностям — писателю Василию Гроссману и философу, эссеисту, культурологу Николаю Шлемкевичу.
Если точнее, о Василии Гроссмане рассказывают семь статей. Их тезисы были изречены на недавней украинско-французской конференции в Киево-Могилянской академии. Имя Гроссмана громче всего прозвучало для отечественного читателя во времена перестройки. Тогда его произведения, написанные еще два-три десятка лет тому назад, производили впечатление своими смелыми суждениями о советской власти, особенно о сталинском режиме и, особенно в сравнении со скованностью высказываний предыдущих времен. После той не очень длительной «волны правды» в Украине отзывы о творчестве Гроссмана были редко заметны.
Между тем, писатель Василий Гроссман интересен. И как наследник традиций русской реалистичной прозы, насыщенной эпическим виденьем и полупублицистическими размышлениями. И как один из первых изобличителей тоталитарной сущности Советского Союза, изобличитель, который раньше был более-менее «правоверным строителем социализма» (причем, ему удалось сказать об этом публично, кажется, больше, чем кому-либо другому). И как еврей-выходец из Украины, который часто дает специфические, отстраненные, но искренне любимые изображения нашей страны.
Украина в его книжках показывается трагическим полигоном двух кровожадных идеологий — нацистской и большевистской. Василий Гроссман, пусть и не своими словами, а устами персонажей, обобщает их главное сходство: в обоих класс, национальность или другая группа людей в любой момент может оказаться не-людьми, никем, мусором истории. А тот, кому повезло выжить, поневоле, а иногда и незаметно для себя становится сообщником палачей.
Именно этим главным гуманистическим вопросам посвящено большинство статей «Духу и літери» о Гроссмане. Конкретнее сосредоточенная на произведениях «Все течет» и «Жизнь и судьба». И если французские исследователи Анн-Марі Пеллетье, Алексис Берелович, Мишель Парфенов сосредоточиваются, скорее, на общих проблемах добра и зла, рецепции нацизма и более осторожно продвигаются в пространство большевизма, то Иван Дзюба дает четкую и важную общебиографическую и творческую характеристику Гроссмана, Виктор Малахов, среди прочего, останавливается на человечности, боли, неагрессивности даже самых разоблачительных моментов творчества писателя, Владимир Панченко проводит параллели с языком имморализма «Бесов» Достоевского, а российская исследовательница Людмила Димерская выстраивает линию между Василием Гроссманом и другим исследователем катастрофы — немцем Томасом Манном.
Второе «лицо номера», наверно, еще более узко известно, чем Василий Гроссман. Это — украинский мыслитель, эссеист, политолог, издатель Николай Шлемкевич, что большую часть своих произведений написал в эмиграции, а, следовательно, практически никогда нормально не издавался в Украине. Можно допустить, непрочитанности Шлемкевича способствовало и то, что он так же отбрасывал язык ненависти, противостояния и последовательно критиковал радикальные и нетерпимые взгляды. Честь представить Николая Шлемкевича и здесь принадлежит Ивану Дзюбе. Он подает и биографические данные, и своеобразные «мини-конспекты» главных трудов Шлемкевича, наиболее интересной из которых лично я считаю «Загублену українську людину».
А дальше к сведению читателей три текста Николая Шлемкевича, посвященных феномену «галичанства», — «Предыстория галичанства», «Формы руины» и «Соборное уравнивание». Стоит сказать, что этот автор склонен к временами экстравагантной манере обобщений, поворотов мыслей и схематизаций. Самый яркий и самый веселый пример — размышления Шлемкевича на тему Восточной и Западной Украины. Начнем с того, что в определенный момент все сущее в Украине вне прежних владений Австро-Венгрии он называет Востоком (то есть включительно, например, с Холмщиной). Потом, правда, смягчает категоричность и соглашается, что в междувоенный период ХХ века к Западной Украине можно уже отнести и Волынь, которая очутилась под властью Польши. Но все равно под условным Востоком он продолжает понимать одновременно Винницу, Киев, Чернигов, Полтаву, Харьков, Донбасс, Одессу и даже Кубань.
Но и в пределах такой концепции — не без новых курьезов. Так, Шлемкевич предлагает считать типичными западноукраинскими и восточноукраинскими деятелями, соответственно, Петра Сагайдачного и Богдана Хмельницкого, еще и декларируя, что возможный факт рождения Хмельницкого на Жовкивщине ничего не значит. Впрочем, если не считаться с подобными смешными вещами, предложения Шлемкевича стоят, по крайней мере, осмысления и реакции. Конечно, в действительности под его «Востоком» стоит понимать, прежде всего, Центральную Украину. Так вот, главными чертами Востока/Центра Николай Шлемкевич видит творческую потугу, стихийность, анархизм. Зато, главными признаками «галичанства» — дисциплинированность, «серединность», практичность. И только в сочетании, сбалансированности этих характеристик, по его мнению, возможен продуктивный результат национального масштаба. Один из шансов развития такого сочетания Шлемкевич усматривал в объединении почти всех украинцев в одном квазигосударстве — УССР. Наблюдения Николая Шлемкевича в чем-то экстравагантны, в чем-то прозорливы, но в любом случае сегодня является чрезвычайно актуальным толерантный и рассудительный анализ взаимоотношений и связей разных регионов Украины.
Еще один заметный момент — критика Шлемкевичем радикальных, нетерпимых направлений политической мысли, например радикальный национализм или коммунизм. По его мнению, тоталитарные, или близкие к тоталитарным, идеологии сдерживают творческую активность человека, свободу духа, не дают конструктивно решать жизненные задачи и неминуемо ведут к краху. Нужно ли повторять, что о подобной критике стоит помнить в условиях нынешней радикализации отечественной общественной ситуации?
