В Софии Киевской состоялось открытие выставки семи иванофранковских художников. С представленной экспозицией они уже успели объехать едва ли не всю Украину. Разноплановые по жанровым вкусам и техникам художники, впрочем, по их собственным словам, объединены общим мировоззрением. О каком мировоззрении идет речь, «День» пообщался с художником Богданом БРЫНСКИМ.
— Пан Богдан, как повлиял Ивано-Франковск конца 1980 — начала 1990-х годов на ваше искусство?
— В 1988 году я понял, что мне тесно в пространстве реалистичной пейзажной живописи. Тогда я пришел (в широком смысле этого слова) к Опанасу Заливахе. И он сказал: «Будем тебя оттуда вытягивать». Полгода я не брал в руки кисть, а потом «разродился» авангардом. Первой моей работой, помню, была «Січ іде», ставшая участницей Международного биеннале «Импреза-89». Именно так формировался художник Богдан Брынский. Сегодня могу сказать: это было лучшее время моей жизни. Всеобщий подъем, живопись лилась из меня как песня, точнее, — как стихи, которые сами по себе пишутся. Тогда было неспокойно, но возвышенно, а теперь тоже очень неспокойно, а вот подъем уже не чувствуется...
— У вас есть серия портретов Опанаса Заливахи. С ваших слов понятно, что именно этот художник в значительной степени способствовал вашему становлению как художника...
— Опанас Заливаха был моим другом, учителем и единомышленником. Я действительно нарисовал ряд его портретов. Одна из картин изображает день его смерти и девятый день после этого. Символично, что на полотне девятого дня на первом плане изображено пламя, а через несколько недель могила Заливахи по неизвестным причинам горела...
— Какие смыслы, содержащиеся в шестидесятничестве (которое представлял в том числе Заливаха), представляются вам как художнику важными сегодня?
— С тех пор прошло пять десятилетий. Можно сказать, — целая моя жизнь, а все смыслы — живы. Для творчества мастеров-шестидесятников именно национальные вопросы являлись определяющими. Хорошо, чтобы так было и сегодня...
— Вы часто обращаетесь к теме казачества. Это апелляция к теме национально-освободительного движения Украины, которая кажется вам неисследованной в художественном смысле, или, возможно, вам как художнику близка эстетика казачества?
— Эстетика однозначно близка. А почему? Это одновременно и просто, и сложно. Я не помню, когда именно начал рисовать казаков. Это, как я теперь понимаю, был совершенно неосознанный процесс. С другой стороны, совсем неудивительно, что эта тема мне так близка. Род Брянских — казацкий, у него глубокие корни, уходящие в древность. Даже внешность представителей рода указывает на то, что мы из степей. Как я понимаю, казак — это свободный «степной» человек, который изо всех сил стремится к свободе, это воин без страха и сомнений. Мои предки были именно такими.
— Можно ли рассматривать ваших «казаков» как определенные месседжи?
— Я всегда рисую без эскизов. Когда сажусь за полотно, никогда не знаю, что именно из этого получится. Оттого эти, как вы говорите, «месседжи» часто возникают сами по себе.
— Как вам кажется, тема казачества и национально-освободительного движения в Украине достаточно осмыслена на общественном уровне?
— К величайшему сожалению, нет, эти темы не осмыслены часто даже на уровне личном. Что уж говорить об общественном? Не секрет, что начинать следует с себя. Так как исторические дискуссии в обществе часто проходят номинально. Тогда как, в частности, тема казачества содержит большое количество важных насущных вопросов, в том числе вопрос ответственности, национального сознания, языка.
— Ваши казаки не воинственны, «у них панує вітер», как сказал один известный писатель. Как некарикатурным казакам живется в пространстве постмодернизма, которое все воспринимает со скепсисом?
— Действительно, они вполне серьезны, некарикатурны, однако вовсе не обременительны. Они летят на конях, стремятся к движению, словом, динамично-модерные. Поэтому и конфликта с современным миром, как мне кажется, у них не возникает.
— Вы говорили о своем роде, а нам известно, что ваш предок Михаил Брынский был скульптором. Расскажите о нем. Чувствуете ли вы определенную художественную наследственность?
— Двоюродный брат моего деда жил и работал в Праге, а художественное образование получил в Вене, где еще в 1912 году отличился своим монументом рабочих, павших в 1911 году в Вене во время социальных волнений. Во время войны Михаил Брынский создавал монументы украинских воинов, погибших в лагерях. Правда, среди его работ есть и Ленин, но его я воспринимаю, скорее, как способ «откупиться» от Совдепии. Работы Михаила Брынского можно увидеть в краеведческом музее Ивано-Франковска. Эти работы дирекции музея чудом удалось переправить из Праги. Художественную наследственность я чувствую, и очень мощную. Это касается не только изобразительного искусства. Мне известно, что Михаил Брынский обладал красивым голосом и пять лет выступал в труппе Михаила Старицкого. И я вот тоже петь люблю...
Выставка, представляющая работы Богдана Брынского, будет работать в Софии Киевской до 10 апреля.
