Там нет снега, нет мороза, нет льда, нет метели. На тротуаре не поскользнешься, сосулька на голову не упадет, мэрию и коммунальные службы за неубранные сугробы ругать не придется, шерстяные кальсоны под джинсы никто не надевает, запас теплых шарфов, перчаток, свитеров, курток, пальто, дубленок, шуб в шкафах держать не нужно. Ни тебе счетов за отопление, ни скрежета лопаты горемычного дворника по асфальту на рассвете, ни чертовой соли на ботинках. Не говорю уже о чихании, насморке и обязательном гриппе с температурой.
Но и осени там тоже нет.
Нет этого неистового цветного аккорда — от зеленого через желтый, рыжий, коричневый, оранжевый, красный до пурпурного. Нет тихих солнечных дней, когда даже большой город со всем его движением как будто потягивается от легкой неги. Нет сладко-горьковатого воздуха, который, кажется, даже не вдыхаешь, а ешь легкими. Нет грибного запаха в парках. Нет особенного состояния уравновешенности и ясности, а также жажды к работе, как только и бывает в пору бабьего лета. Нет сияющего утреннего тумана над Днепром. Многого нет, всего и не сочтешь.
Пришло время, и мы опять путешествуем по этому умопомрачительному лимбу между теплом и холодом. Ни на что не надеемся, ни о чем не сожалеем. Мы празднуем. Мы одеты во все лучшее. Невидимые оркестры играют в нашу честь. Нам дышится так легко, так свободно. Удивительно еще, что мы не поем.
«Ми ввійшли в цю осінь,
як в алею...
Осене, прийми нас і помилуй!
Гіркота земного привілею:
пережити світло,
мов помилку,-
як над нами болісно смеркає! —
тонко рветься день, аж нам
відкрилось;
полум’я минає і зникає,
щоб золою стати,
ніби Крилос.
Але спалах! наче засвітила
барва крові з розписів
настінних,
барва меду, ягоди і тіла —
відблиски дерев на наших тінях.
Ми йдемо крізь темінь,
як снігами,
світло ночі сходить, ніби проща,
Ця земля, що стигне під ногами,
з кожним кроком більша
і дорожча».
