Путь к Муратовой у меня был сложный, ее фильмы я полюбил не сразу. «Короткие встречи» произвели впечатление, но они — с любовным треугольником, с неспешным проплыванием камеры в подробностях интерьера, с внутренними монологами действующих лиц — казались скорее частью массива авторской советской киноклассики, воспринимавшейся не более как своего рода величественный архив.
«Перемена участи», в один летней день 1990-го оказавшаяся в случайно включенном телевизоре, очень удивила. С одной стороны, в определенные моменты было невероятно смешно. С другой — в диалогах, в персонажах, в ситуациях проглядывало и ощущалось нечто совершенно нездешнее, настолько необычное, что начисто сбило с толку меня, на тот момент новообращенного хиппи с вроде бы открытым для любых экспериментов сознанием. Моя подруга увиденное однозначно осудила, но я втайне поставил для себя птичку. До сих пор помню фрагменты именно того показа.
«Астенический синдром» выпало посмотреть уже в середине 1990-х в Киевском доме кинематографистов, кажется, на отдельном специальном сеансе. Колоссальный удар по зрительскому сознанию — слишком, пожалуй, сильный на тот момент. И отдельно до сих пор перед глазами стоит полноватая, немного клоунской внешности героиня, которая берет трубу и неожиданно играет звонкую голливудскую мелодию, пронизывающую эту трагическую комедию, словно вольтова дуга.
Такие три истории.
Понадобились адреналиновые дозы французской «новой волны», многочасовые фестивальные марафоны, глубокие погружения в прошлое и настоящее мирового кино, чтобы понять, что жизнью с Кирой Георгиевной в одной стране стоит гордиться.
Хотелось бы, чтобы у страны — хотя бы сейчас, наконец, по-настоящему — сложились отношения с Муратовой.
Подробнее об украинской идентичности Муратовой, о ее значении для нашей и мировой культуры читайте в ближайших номерах «Дня».
