Пытаясь оправдать конфликт России со всем цивилизованным миром, министр иностранных дел РФ Лавров прибегнул к следующей идеологической казуистике: после падения советской системы Россия вернулась к православным ценностям, которые не признает Запад, который отрекается от собственных христианских корней и тем более агрессивно реагирует на попытки православной России быть собой.
Объективно для противостояния Запада и Православия нет никаких оснований. Православное христианство было сформировано в рамках Византийской империи, а затем стало господствующим для византийского содружества государств, большинство из которых было славянским. Византия всегда постулировала себя не просто как часть Европейской цивилизации, не просто как наследницу Римской империи. Самоназвание государства «ромеев», то есть «римлян», сохранялось вплоть до падения Константинополя. Самый выдающийся император Юстиниан пытался отвоевать всю территорию бывшей Римской империи, отказ от претензий на Западную часть бывшего государства римлян давался крайне трудно. Константинопольский патриарх именовался вселенским и претендовал на те же права, что и папа Римский. Даже путем противостояния с Западом во времена крестовых походов Византийская империя не сформировала собственный образ в координатах «анти-Запада».
Но не только символично, но и по сути Византия принадлежала к единой христианской средневековой цивилизации, которая была создана синтезом наследия религиозного Иерусалима и светского Рима (и Афин). С 425 года в Константинополе действовал небольшой государственный университет. Во времена расцвета количество профессоров достигало нескольких десятков, во времена упадка — это были несколько профессоров: права, философии, медицины. И это при том, что существовало частное преподавание и функционировала Патриаршая школа для подготовки рядовых клириков (епископы должны были пройти университетскую выучку). По византийскому образцу и благодаря переданным Евстратием Никейским полным комплектам учебных курсов, построенных на основе Аристотеля и неоплатоников, и смог возникнуть на Западе университет. Воспроизводился не только античный институт образования, но и право. Римское право продолжало функционировать в Византии. Все граждане формально были свободны, и рабство было преодолено в Византии как массовое явление еще раньше, чем в передовой для Запада Англии. Запад гордится собственной хартией вольностей, но в Византии такое формальное обеспечение прав существовало не только по отношению к аристократии, но и ко всему народу и войску. Не только все присягали императору, но и он им. Самодержавия в его российских формах Византия никогда не знала, тем более не было обожествления фигуры императора или его династии. Всегда «империя ромеев» осознавала себя как территорию свободы, на которой в результате многочисленных опасностей император временно имеет исключительные права и выступает «живым законом». Чтобы он помнил о собственной земной сущности и равенстве со всеми, при помазании на царство, кроме знаков императорской власти, вручался мешочек с землей. Каждый человек — потомок Адама, созданного из земли, и над каждым священник пропоет: «Земля ты есть, и в землю возвращаешься».
Именно от православного византийского корня была воспринята на наших территориях идея христианской свободы. Той свободы, которую не дарует император или государство, а которая есть у каждого от рождения. Свободы, которая не завоевывается силой, но даруется Богом — даруется всем, достойным и недостойным, сильным и несильным, добропорядочным и грешным. Свободы, которая является не только рыцарской привилегией для каждого свободного воина Христового, но тяжелым долгом — призванием к свободной жизни. Таким призванием, которому нельзя изменить. Таким призванием, которое нельзя обеспечить самому. Таким призванием к свободе, в котором моя (наша) свобода невозможна без свободы другого.
Сегодняшнее злоупотребление идеей прав человека на Западе не означает, что сама по себе идея свободы и прав человека является неверной. Так же, как злоупотребление медициной не означает, что она зло, так и идея свободы не была и не может быть злом. Сама по себе идея свободы — это то, что и делает человека разумного им самим. По латыни «гомо сапиенс» буквально означает «человек мудрый». Мудрость — это состояние реализованной разумности, реализованной через свободное творчество, через уважение к собственному и чужому достоинству разумного и свободного существа. Отказываться от свободы автоматически означает и отказываться от разумности. Зло является иррациональной стихией, состоянием подчинения своим или коллективным пристрастиям. Добро не может быть достигнуто без свободы. В рамках рабства возможно только большее или меньшее зло. Сегодняшний отказ от свободы быть собой, попытка освободиться от тех или иных признаков человечества или даже от всей человечности является кризисом христианской европейской цивилизации, идейным падением в постмодернистический буддизм нигилизма на Западе и языческий фашизм в соседнем государстве.
Современное критическое отношение к России вызвано на Западе не ее православностью, а российским дрейфом к «итальянскому» типу фашизма — дуче, пропагандой, тотальным контролем, но без массовых иррациональных репрессий. Каким бы ни был Запад — христианским или постхристианским, буддизмом или постмодернистическим, секуляризованным или религиозно возвышенным — он будет одинаково болезненно реагировать на фашизм. Ведь это его травма, то, что сам Запад пережил как свой наибольший грех, и чего он будет пытаться больше никогда не терпеть нигде в мире, а тем более — на восточных околицах Европы.
Само же по себе православие вызывает все большую симпатию на Западе. Именно в православии Запад чаще всего видел противоядие от собственных и российских токсинов, возникающих при практически уже непрерывных кризисах. Папа Иван Павел II называл католицизм и православие двумя легкими Европы, которые одинаково необходимы для ее существования. Разумеется, неспособность православия сформировать собственную капиталистическую этику, что особенно ярко видно на примере Греции, подрывает авторитет этой конфессии. Но в целом интерес сохраняется, потому что православие — это юность всего христианства, к большому потенциалу которой католицизм и протестантизм обращаются даже больше, чем сами православные. Патриарх Константипольский Варфоломей считает, что это явление показывает: «Православие — это сильная альтернатива в рамках единой европейской цивилизации, которая сегодня вышла за собственные географические пределы и распространилась по всему миру».
Никакого противостояния между Европой и православной Россией не может быть, поскольку Россия в действительности не является православной страной: только 2% населения ходит в храмы, и самое большое количество абортов, убийств, разводов, сирот не может быть признаком христианской нации вообще. Россия — постправославная и постхристианская страна, вышедшая из темноты атеизма, но не сумевшая жить в свете тех или иных ценностей.
Патриарх Константинопольский Варфоломей подчеркивает, что православие полностью принадлежит Европе и даже более того — Западу, если под последним понимать цивилизацию, основанную на фундаментальных ценностях прав человека, религиозной свободы, социальной толерантности и власти закона. Патриарх признает, что состояние общественной морали в традиционных православных странах сегодня не лучше, чем в странах протестантского или католического Запада. Все одинаково переживают глобальный кризис человечности, хотя проявления кризисных тенденций могут быть разными — от злоупотребления идеологией прав человека до рабства у власти, наслаждений и телевидения. Христиане отличаются не особенной святостью своей или святостью своих стран, а защитой прав другого, когда тот подвергается притеснениям и насилию. Патриарх Варфоломей свидетельствует: «Когда мы, верующие, не поднимаем свой голос перед лицом нетерпимости и жестокости — мы перестаем быть и верующими, и людьми». Кажется, сегодня молчание православных патриархов, отсутствие действенной поддержки украинцев перед лицом путинизма — это первый серьезный кризис православия в третьем тысячелетии, который может стать для него последним испытанием. Не может быть ничего более далекого, чем путинизм и христианство, чем современное российское телевидение и истинное православие, чем цивилизация свободы и цивилизация рабства, чем российский культ насилия и христианская культура солидарности.
Украина сегодня остается верной своему цивилизационному выбору свободы и солидарности, сделанному в далеком 988 году. Что же касается России, то она о самом своем православии вспоминает лишь для оправдания своего особого исторического пути отказа от свободы. Но, как мы видели, православие к этому странному отказу жить в свободе и ответственности не имеет никакого отношения.
