Во Львове, честно, совсем не хочется говорить по-русски. И не только с добавкой: конечно, война. Так было тут всегда – тут живет мова: привольно, в любви, в естественном доме, и это наслаждение. Случилось так, что позавчера прямо утром во Львове прозвучало сразу три тревожных сигнала, причем с таким рупорным усилителем, на весь город. Этот голос, такой громкий, насыщенный, категоричный – быстренько в укрытие! На проспекте Свободы шел такой уже весенний поток каких-то почти спокойных людей. Слыша эту тревогу, они не суетились и куда-то не бежали, у них не было особого напряжения, как на мой киевский взгляд, уже тренированный и достаточно испытавший.
И я оказалась в каком-то дворике, которых много, которые совершенно очаровательны, с элегантно мощеной брусчаткой, возле какого-то маленького кафе, которое предлагало среди прочих очаровательных кондитерских изделий пончик с заварным кремом. Мне это так напомнило мое детство, потому что они давно как-то исчезли, в Киеве я их не встречала, а тут вдруг на тебе – выскочило мое детство полностью. Оказывается, этот пончик привлек внимание не только мое: забежали туда и (мы потом разговорились) львовянка одна, и парень из Ахтырки, детский тренер из Харькова и маленький мальчик Ивор из Литвы. Мальчик увидел, что я уплетаю пончик, и ему мама его тоже заказала. Так невольно, на какие-то двадцать минут, мы оказались сами собой в разговоре из точек, которые уже хорошо понимают, что произошло.
Из Ахтырки 25-летний парень вывез родителей насильно. Они абсолютно не хотели, свой дом строили всю жизнь. Ахтырка пылала – все это я видела в его телефоне, не с телевизора.
Детский тренер перед самыми событиями, в двадцатых числах прошлого месяца, поехал в Винницу на тренировку с 40 детьми. Там их застал полный набор тревоги, и он наведывался в бомбоубежище, потом вывез детей во Львов, а со Львова переправил в Польшу. Намаялся-намотался. А сейчас эти парни уже волонтерят – оказавшись во Львове, молодые парни не могут сидеть сложа руки.
А львовянка мне сказала так: – Конечно, меня напрягает такое количество русскоговорящих приезжих украинцев. Но только до той минуты, когда я не понимаю, о чем все мы говорим. А говорим мы абсолютно об одной и той же беде, о том, что происходит у нас сейчас дома. Она рассказала: – Я родилась в Коми, потому что моих родителей выслали за какое-то особое высказывание. Она не знает, какое, родители скрывали и в детстве берегли ее от этого всего. Но этот жизненный код остался с ней навсегда, поэтому она на русский язык может невольно реагировать настороженно, но не на русскоговорящих украинцев, которые думают точно так же и так же болеют за все, и что тут доказывать.
И вот мы сошлись на этом столике совершенно из разных уголков Украины. Это было так по-настоящему тепло и мы так понимали друг друга. Это не открытие, что мы стали такими сплоченными, как не были никогда. Вот так мы говорили и друг другу этим помогали.
А мальчик Ивор из Литвы – они приехали во Львов к бабушке и хотят ее забрать. Но, конечно, это им не удастся. Мама призналась, что бабушка им сказала: она не покинет Львов никогда. А Ивор сказал: я хочу и бабушке своей принести этот пончик и рассказать, как мы весело тут смеялись за столом. Хотя мы совсем и не смеялись, мы возбужденно говорили. Такой болтун этот мальчик Ивор.
А еще, когда мы возвращались, две маленькие девочки возле Оперного театра – во Львове в самом центре всегда очень людно – вовсю размахивали флагами, а их все фотографировали. Очень много иностранных журналистов, такого количества я еще не видела. Но, естественно, Львов собрал, как еще тихое убежище, очень много людей со всей Украины, и тут иностранным журналистам приволье, и они везде.
Вот этот невинный пончик, эта случайная встреча, которая совсем не случайная – ведь тут вся Украина каким-то образом переплелась.
У войны есть одно положительное качество – мы стали другими. Это такое приобретение, которое уже останется навсегда, я думаю.
Кстати, бабушка Ивора называет пончик – пампух, и это слово он запомнил.
Людмила ЗАСЕДА, специально для «Дня»
