В украинской геополитической партии установилось равновесие. Поскольку о равновесии сил речи идти не может, то мы имеем дело с равновесием рисков.
Украина рискует тем, что, продолжив АТО в прежнем виде, потерпит военное поражение. Под Иловайском и в Новоазовске российский президент отчетливо дал понять, как далеко он готов пойти с целью не дать Украине шансов на быстрое решение проблемы. Этой готовности пока что нечего противопоставить, ни Украине, ни Западу. Но Запад играет с Кремлем свою партию, и происходящее на востоке нашей страны интересует его прежде всего с точки зрения собственных интересов. Между тем, нанесение военного поражения гораздо более сильной стороне в асимметричном конфликте требует куда более эффективной армии и решительной поддержки третьих сторон, чем та, которая есть сегодня у Украины.
Есть для Украины и ряд второстепенных, но значительных рисков. К ним относится дальнейшее разрушение инфраструктуры Донбасса, нарастание озлобленности и враждебности населения. История не случайно так скудна примерами того, как похожие конфликты удавалось решать силовыми способами. Побочные проблемы, которые возникают при применении силы, заслоняют собой любые успехи.
Чем рискует Путин? Прежде всего, высокой вероятностью получить геополитическую катастрофу вроде афганской или вьетнамской, но только усугубленную изоляцией и нарастающей слабостью России. Усиление военного давления на Украину приведет к ухудшению и так плохих позиций Кремля в его играх с Западом. На нынешнем этапе война ведет Россию не к достижению политических целей, как учил Клаузевиц и как того хотелось бы Путину, а в прямо противоположном направлении.
Помимо этого, возникают дополнительные риски с более широкой географией. Увязнув в украинском кризисе, Россия стремительно теряет позиции на других «фронтах» — от Ближнего Востока до Восточной Азии. Геополитические «партнеры» России будут пользоваться ее проблемами, а нынешнее мышление Москвы в духе realpolitik будет многократно преувеличивать эту опасность. Что бы ни заявляли в Кремле, Россия — держава региональная, а значит, не способная одновременно активно участвовать в нескольких кризисах в разных точках планеты. За украинские эксперименты придется платить, и то, что прямое использование силы крайне неэффективно в современном мире, — не просто теоретическое предположение. России предстоит убедиться в этом на собственном опыте.
Санкции, которые многие считают недостаточными, а некоторые и вовсе проявлением «умиротворения», на самом деле несут в себе серьезную долгосрочную угрозу для Москвы. Экономическая цена за ревизионизм, о которой говорят на Западе, уже превысила 100 млрд долларов, что составляет 5% от российского ВВП и, к примеру, равняется объему ее годового военного бюджета. Перспективы еще менее радужные, и если постепенно санкциями будут охвачены энергетический и финансовый сектора российской экономики, то запас ее прочности сократится до двух-трех лет. Это совсем не то, что давало бы возможность широкого планирования даже на постсоветском пространстве, не говоря уже о каких-то там противостояниях с Западом.
Россия достаточно быстро и жестко столкнулась с резким сокращением собственных возможностей влиять на международные процессы. В свое время администрации президента Буша-младшего понадобилось несколько лет односторонних силовых действий, чтобы критики заявили о том, что авторитет и влияние США в их результате уменьшились. Россия «справилась» за пару месяцев.
Как для Киева, так и для Москвы ситуация выглядит патовой. Поскольку тупик этот относится к политическим рискам, то выход из него связан далеко не только с военными действиями. Война в этой ситуации служит конкретной цели усиления переговорной позиции для каждой из сторон.
А то, что мы имеем дело с равновесием рисков, а не сил, вносит особенности в процесс урегулирования. Как правило, длительный и прочный мир становится результатом именно сложившегося в реальности или в оценках противников силового баланса. В противном случае одна из сторон предпочтет продолжение конфликта. Мир как следствие возрастания рисков — более хрупок и требует более аккуратных подходов.
Необходимо сразу отметить, что окончательный и прочный мир сейчас крайне маловероятен. Этому есть три причины. Во-первых, Кремль еще не уверен, что исчерпал все силовые возможности по навязыванию собственных условий. Во-вторых, переведение конфликта в латентную фазу — «замораживание» его — может быть выгоднее для Москвы, чем окончательное урегулирование. И, в-третьих, уровень доверия между сторонами крайне низок, а его минимальное восстановление потребует длительного времени. Теория подсказывает, что в таких условиях речь может идти о временном компромиссе.
Примером такого компромисса выступает Минское соглашение. Более того, вряд ли стоит ожидать чего-то иного от следующих похожих документов. В условиях низкого взаимного доверия стороны могут двигаться только по пути мелких взаимных уступок.
Однако важной задачей уже сейчас выступает построение четкого видения того, как далеко Украина готова по этому пути зайти. Ведение любых переговоров предполагает наличие стратегии, частями которой выступают ключевые интересы и зона возможного компромисса. Знать ту же самую информацию о противнике крайне полезно, и вот тут мы вступаем в царство спекуляций и домыслов.
На наш взгляд, какими бы широкими мазками не описывались имперские и прочие замашки Владимира Путина, прагматические устремления России в сложившейся ситуации сводятся к следующему: 1) право ограничивать свободу внешнеполитического выбора Украины; 2) статус Крыма; 3) снабжение полуострова в условиях оккупации; и 4) энергетические вопросы. Последовательность построена с учетом относительной важности этих вопросов, хотя в процессе развития событий этот параметр может меняться.
Между прочим, без решения Кремля аннексировать Крым этот список выглядел бы вполовину короче и наверняка подталкивал бы к уже известной по пресловутым Харьковским соглашениям формуле, сопротивляться которой у экономически ослабленной Украины было бы не так много возможностей. Почему Путин выбрал гораздо более сложный путь — остается отдельной темой для дискуссий.
Как бы то ни было, сегодняшняя реальность заставляет искать выходы в несколько иных координатах. Российским приоритетам первого порядка прямо противоречит наш собственный — сохранение территориальной целостности страны. По этой простой причине статус Крыма из списка наших возможных уступок должен быть выведен, а в переговорный процесс может быть возвращен только со временем и исключительно в виде нашего требования о возврате юрисдикции над полуостровом.
Похожая ситуация с внешнеполитическим выбором. С одной стороны, с него начинался Майдан. С другой, вся логика развития событий в Украине ставит его в центр партии. Пока Путин действует по принципу «все или ничего», не соглашаясь ни на какие варианты «финляндизации» и требуя полного возврата к беспросветной внеблоковости, у нас нет пространства для уступок. Уже сегодня противопоставлять этому требованию можно изменившиеся настроения людей, катастрофические последствия такого курса для национальной безопасности и растущую с каждым месяцем способность Украины сопротивляться, а вместе с ней — и ценность Украины для НАТО.
В более же отдаленной перспективе внешнеполитическая стратегия Украины может стать важным рычагом в переговорах с Россией. Именно по этой причине сегодня нельзя ослаблять его, преждевременно отказываясь «просто так» от каких бы то ни было вариантов. Вопрос членства в НАТО, его потенциал, ограничения и возможности, должны быть поставлены на повестку дня нашей внешней политики.
Энергетика и вопросы снабжения Крыма формируют большую часть зоны возможных компромиссов. И для Украины, и для России это важные проблемы, в то же время не сильно отягощенные принципиальными соображениями. Подход к ним, тем не менее, должен быть выверенным и осторожным, с учетом того, какую роль играют такого рода «мелкие шаги» в общем процессе урегулирования.
Россия продолжает нуждаться в Украине как потребителе и транзитере российского газа, причем по мере того, как будет снижаться зависимость европейского рынка от российских поставок, потеря транзитной значимости будет компенсироваться ростом потребительской. Диверсификация поставок и повышение эффективности промышленности будут усиливать переговорные позиции Украины в этой сфере, и пользоваться этим можно уже сейчас. При этом целью может быть не только поиск приемлемой цены на газ, но и достижении целей в более широком контексте текущего кризиса.
Поставки продовольствия, энергии и воды в Крым представляют собой большую проблему для Кремля, и только Украина может ее решить. Диапазон решений при этом так же широк, как диапазон возможных цен, а уменьшить зависимость от украинских поставок в краткосрочной перспективе не удастся. Это дает Украине еще один аргумент в любых переговорах с Москвой.
Ко всем прочему, эти два рычага можно связать друг с другом, избежав таким образом традиционной ошибки слабых партнеров в асимметричных отношениях — «переливания» слабостей из одной сферы в другую, примером чего были Харьковские соглашения. Здесь все может работать проще: невыполнение обязательств в сфере энергетики означает симметричный ответ в вопросе снабжения.
Шаги в рамках, очерченных возможными и невозможными компромиссами, являются неизбежной частью решения конфликтов, подобных нашему. Переговоры будут осложняться внутренними факторами, недоверием и «плохим», деструктивным фоном и историей конфликта. Но, с учетом готовности Путина не допустить военного поражения сепаратистов и нашей решимости отстоять суверенитет, альтернативы им нет.
Николай КАПИТОНЕНКО, кандидат политических наук, доцент, Киев
