Он заглянул ко мне на несколько минут. Не так много времени предоставляет «ротация», чтобы распределить его между всеми делами мира, прекращенными войной. Признался: плохо себя чувствует в Одессе. Тут курортные хлопоты занимают все мысли жителей и приезжих, а он в своем камуфляже очень некстати на всеобщем празднике жизни. «Люди стали иначе смотреть на нас, солдат и офицеров, по сравнению с первыми месяцами войны», — сказал мне без тени сожаления, словно подтверждая давно известный факт. И правда, не новая мысль о двух мирах воюющей страны. Ее высказывают публичные и непубличные люди, обеспокоенные незамеченной обществом годовщиной сбитого над Луганском «ИЛа» с 40 десантниками на борту, озадаченные отсутствием популярных украинских певцов на прифронтовой эстраде, расстроенные участившимися публикациями о «бессмысленном кровопролитии в развязанной олигархами братоубийственной войне». И хотя военные новости все еще занимают первые полосы газет, и воздух наполнен тревогами, летние дни искрятся отпускным весельем, праздниками, фестивалями. Киев уже не столица воюющего государства, если идти его улицами, уставленными столиками, где парни и девушки в легких одеждах пьют прохладительные напитки под вывеской «Сбербанк России». И надписи «Товары из России» над блоками жевательной резинки у касс супермаркетов тоже вряд ли влияют на их реализацию. Все, что еще недавно першило в горле слезами и болью, прожевалось, ушло из эмоционального поля людей. Припаркованный у фешенебельного ресторана раскрашенный снаружи и внутри в цвета хаки внедорожник подчеркивает дух эпатажа: война стала модой, частью бизнеса, способом самоутверждения, но не состоянием государства и общества. Патриотические акции, особенно с участием первых лиц, и особенно на американских и европейских площадках, мгновенно становятся новостями. В отличие от фактов невыплаченного денежного довольствия воюющим, пьянства на передовой, кадровых решений делающих начальниками совсем не тех, кто подтвердил свою профессиональную состоятельность кровью.
• Разумеется, все это не новость, и многие из нас обращают внимание на полярность нынешнего украинского мира, совместившего в себе все мыслимые контрасты бытия. Однако не следует упрекать общественную мораль в черствости и призывать с экранов и папертей усмирять веселье во имя почтения к трагедии. Природа человеческой психологии — идти вслед за жизнью, не цепенея перед мраком смерти. Так было всегда, во всех воюющих государствах, включая даже чересчур мрачный СССР, переживший Вторую мировую войну в разном эмоциональном тонусе. Где-то открывались рестораны и церкви, никогда не пустели пляжи и кинотеатры, а где-то сидели в окопах и гестапо. Один и тот же народ, одно и то же время.
• Американские герои Вьетнама, солдаты, которых мы называли «интернационалистами», после Афганистана переживали то же, что и сегодняшние воины новой Украины. Предвижу возражения по этим сравнениям, дескать, нельзя проводить параллели между боевыми действиями на чужих территориях и в своем отечестве. Но беда в том, что решения руководства обороняющейся Украины и нападающей России сделали эту войну максимально приближенной к афганскому прототипу. Мы не признаем войны, и в Москве ее не признают. Мы назвали войну мягкой аббревиатурой АТО, преследуя некие цели, очевидно, известные только политикам. Но какими бы ни были цели, подмена понятий чревата последствиями. Заменив слово «разбой» — выражением «мелкое хулиганство» мы изменим далеко не формальные вещи. Тут разные материальные и моральные ущербы, разные меры ответственности и разные толкования происшедшего в будущем.
• Меня не очень тревожит паренек, целующийся с девушкой за столиком в летнем кафе. Пусть себе целуются, не думая об оружии, жертвах и страхе. Кто знает, что случится в его жизни через год военной жизни страны? Но грядущие повороты в солдатских судьбах тревожат. Что произойдет, когда ветераны украино-российской вернутся в свои города, и в государственных конторах начнут доказывать чиновникам, где были и что делали. Сегодня статус воюющих определен подзаконным актом — постановлением Кабмина, по которому предполагаются некие льготы. А что произойдет через 10 лет, когда все нынешние бумажные сочинения правительства обесценятся по давней и прочной традиции? Участников антитеррористических операций у нас много, и все они разные. Один изымал багаж, забытый пассажиром в поезде, другой задерживал подозреваемого, третий организовывал прослушку телефонных переговоров, а четвертый сидел в окопах и стал калекой. Но все будут иметь право на льготы, или никто не будет иметь таких прав, поскольку каждый, кто служит в силовых структурах, — участник АТО. Уже сегодня в списках личного состава воюющих батальонов немало имен людей, думающих о своем завтрашнем дне. Их нет в боевых порядках, но, где надо для карьеры, они присутствуют. Не только тщеславием, поиском легких путей к жизни наверху объясняется этот казус. Он заложен как раз той системой подмены понятий, когда война названа не войной, а операцией и когда страна живет по смешанным в кучу законам мирного и военного времени.
• Этот микс горя и радостей, разочарований и ожиданий — наша реальность. Она плохо вписывается в рамки поведения обычных людей в обычных ситуациях. Потому все стремятся к однозначности, пытаясь погрузиться в войну или мир, мол, третьего не дано. Однако данность как раз и есть третье состояние, которое мы не знаем и к которому не готовы. В таком состоянии живет Израиль, научившийся соединять полюса мира и войны. В нем всегда находятся США, где профессиональная армия образовала отдельное общество, мало зависимое от остального. Воюющая нация и воюющая армия — разные подходы к борьбе за независимость и вес в мире. Пока мы не готовы быть Израилем ментально, а Штатами — материально. Мы выбираем между погружением всего общества в войну или привлечением к ней ограниченного контингента.
