Во время долгой ночи с 12 на 13 июля — переговоров по ситуации в Греции — нечто, имеющее фундаментальное значение для Европейского Союза, дало трещину. С тех пор европейцы живут в изменившемся ЕС.
Что изменилось в тот вечер — это та Германия, которую европейцы знали со времен конца Второй мировой войны. При поверхностом взгляде — переговоры были о предотвращении выхода Греции из еврозоны (так называемого Grexit) и тяжелых последствиях для Греции валютного союза. На более глубоком уровне, однако, речь шла о той роли, которую играет в Европе ее наиболее густонаселенная и экономически мощная страна.
Возрождение Германии после Второй мировой войны и возвращение к ней мирового доверия — с кульминацией в согласии немецкому воссоединению четыре с половиной десятилетия спустя были основаны на прочном фундаменте внутренней и внешней политики. На отечественном уровне быстро утвердилась стабильная демократия, основанная на верховенстве права. Экономический успех социального государства Германии стал моделью для Европы. А готовность немцев без брони признавать преступления нацистов устойчиво вырастила глубоко укоренившийся скептицизм по отношению ко всем военным вопросам.
В плане внешней политики Германия полностью вернула доверие, приобщившись к западной интеграции и современному европейскому курсу. Государство в центре Европы больше не станет угрозой для континента или себя. Таким образом, цель западных союзников после 1945 года — в отличие от их целей после Первой мировой войны — была не изолировать Германию и ослабить ее экономически, а защищать ее в военном отношении и прочно внедрить ее в западную политику. Действительно, примирение Германии с ее антагонистом — Францией остается основой сегодняшнего Европейского Союза, способствуя включению Германии в единый европейский рынок с целью возможного политического объединения Европы.
Однако в сегодняшней Германии такие идеи считаются безнадежно «евро-романтичными», ведь их время прошло. Отныне в делах, касающихся Европы, Германия будет в первую очередь преследовать свои национальные интересы, как и все остальные страны.
Но такое мышление основано на ложной предпосылке. Путь, по которому Германия должна следовать в XXI веке — к «европейской Германии» или «немецкой Европе», был фундаментальным, историческим вопросом в самом центре внешней политики Германии на протяжении двух веков. Ответ нашелся в ту долгую ночь в Брюсселе: Немецкая Европа победила европейскую Германию.
Это было судьбоносное решение как для Германии, так и для Европы. Спрашивается, знали ли канцлер Германии Ангела Меркель и министр финансов Вольфганг Шойбле, что они делали?
Нельзя игнорировать, как делают многие немцы, ту ожесточенную критику в адрес Германии и ее ведущих игроков, которая разразилась после греческого кризиса. Конечно, там была как бессмысленная пропаганда о «четвертом рейхе», так и пустоголовые ссылки на фюрера. Но, по своей сути, критика формулирует проницательное осознание того, что Германия порвала со всей своей послевоенной европейской политикой.
Впервые за свою недавнюю историю Германия заявила о пересмотре своего курса к объединенной Европе. Позиция Германии в ночь с 12 на 13 июля засвидетельствовала ее желание превратить еврозону из европейского проекта в сферу влияния. Меркель была вынуждена выбирать между Шойбле и такими странами, как Франция и Италия.
Вопрос был принципиальным: министр финансов, оказывая массированное давление, стремился принудить члена еврозоны уйти «добровольно». Греция могла либо выйти, в полном объеме понимая катастрофические последствия для страны и для Европы, либо принять программу, которая эффективно делает ее европейским протекторатом, без всякой надежды на улучшение экономической ситуации. Грецию теперь пытаются вылечить путем дальнейшей жесткой экономии, которая не срабатывала в прошлом и которую предназначали исключительно для внутриполитических нужд Германии.
Однако этот огромный конфликт с Францией и Италией — второй и третьей соответственно по величине экономик еврозоны) не окончен, потому что для Шойбле выход Греции из еврозоны остается одним из выборов для решения ситуации. Утверждая, что списание долгов только «легально» возможно за пределами еврозоны, он хочет превратить проблему в рычаг для обеспечения «добровольного» выхода Греции.
Позиция Шойбле подчеркнула основополагающий вопрос отношений между Южной и Северной Европой, ведь его подход грозит растянуть еврозону до предела. Вера в то, что евро можно использовать для достижения экономического «перевоспитания» в Южной Европе, будет опасным заблуждением... и не только в Греции. Французы и итальянцы уже знают, что такой взгляд ставит под угрозу весь европейский проект, который был построен на основах разнообразия и солидарности.
Германии удалось извлечь огромную пользу от европейской интеграции — как экономическую, так и политическую. Стоит лишь сравнить историю Германии в первой и второй половине ХХ века. Объединение Германии в XIX веке Бисмарком произошло во время высшей точки европейского национализма. Следуя немецкому мышлению, власть оказалась неразрывно связанной с национализмом и милитаризмом. В результате, в отличие от Франции, Великобритании или Соединенных Штатов — стран, узаконивших свою внешнюю политику в условиях «цивилизаторской миссии», Германия осознает свою власть в плане грубой военной силы.
Основу второго, единого немецкого национального государства, объединившегося в 1989 году, образовали немецкая прозападная ориентация и европейский курс. Именно европейский курс немецкой политики заполнял и по-прежнему заполняет разрыв в цивилизации, воплощенный в немецкой государственности. Отклоняться или, более того, полностью отказаться от этого мышления было бы ошибкой с роковыми последствиями. Вот почему в Европейском Союзе, каким он оказался утром 13 июля, и Германия, и Европа рискуют многого лишиться.
Йошка ФИШЕР, экс-министр иностранных дел Германии (1998 — 2005)
