В этом году отечественное художественное сообщество, да и все люди, неравнодушные к нашему культурному наследию, отмечали 130 летие со дня рождения выдающегося украинского скульптора и художника Александра Архипенко. Поэтому предлагаем нашим читателям исследование киевского искусствоведа Олега СИДОРА- ГИБЕЛИНДЫ о творчестве художника.
Неожиданно появилась из- за поворота испуганная рука, словно умоляюще дернувшись просто на наших глазах. Палка — багор? — вырастающая просто из прободенного тела, стремится в небеса. И тогда уже не греет душу ни золотой шар, расположенный по диагонали, ни причудливый крест за ним. Крики вопиющей персоны перекрывают все вокруг. Между прочим, обвитые мягкой зеленью, к которой нужно спуститься на несколько ступенек с главной улицы. Но первый акцент, который бросается в глаза — именно этот, а потом от него уже и избавиться непросто, хотя далее видим королей и поэтов.
Кошмар, видение? Отнюдь нет. «Гондольер», скульптура Александра Архипенко, 1914 года. Между прочим, в центре американской столицы — в саду скульптур, расположенном в районе смитсониановских сокровищниц, именно напротив галереи Хиршхорн. Рядом с Генри Муром, Максом Эрнстом, Осипом Цадкиным.
У нас если ставят памятники, то политикам (а еще их кискам), и им же спешат посвятить мемориальные доски. Другие — в длинной очереди. Poor Ukraine... А вот на родине его произведений поразительно мало.
Это представляется тем более досадным, что Архипенко — едва ли не единственное, вместе с довженковским, конвертируемое украинское имя в мире. (Маньяки и футболисты не считаются). Другие — или не очень украинские, или миру абсолютно не интересные. Зато ни одна история искусства ХХ века не обходится без нашего скульптора — правда, упрямо называя его «russian». Раскрываешь наугад книгу о болгарине Николае Абрашеве, на тебе, на главном месте, кусок чужой биографии: «в Берлине се запознах с Александър Архипенко, беше се оженил зе немкиня». Через несколько страниц — о дружбе его — не с кем попало, а Дмитрием Темкиным, автором музыки к вестернам и «Алисе», который оказывается был и его соседом в Нью- Йорке. Откуда к вышеупомянутому Вашингтону — какой-то час-два езды поездом. Тесен мир, люди.
В том самом городе наш земляк вообще то должен бы быть представлен как минимум дважды — как автор памятника Шевченко — о чем речь шла в начале 60-х. Однако художник уже был в летах, да и норов у него был еще тот. Услышав о конкурсе (организованный, чтобы вы знали, правительством США), разозлился не на шутку: какой еще там конкурс? для меня?! Вот и выбрало жюри не такого именитого, но ловкого и главное — сговорчивого Лео Мола, который вылепил Кобзаря молодым и пафосным — просто яппи в сюртуке, а не Кобзарь; такой бы и Бузине пришелся по вкусу. С другой стороны, шевченковский образ, созданный Архипенко в станковом формате, представляется нам не менее спорным — в качестве пророка, отмеченного почти злобой. Указывает пальцем на кого-то этот пророк, мурашки по коже у зрителя.
Архипенко также — не единственный ли в мире современный художник, которому посвятили две свои очень разные, даже по взглядам — диаметрально противоположные, статьи двое крупнейших поэта прошлого, уже прошлого! — века. Это Гийом Аполлинер и Микола Вороный. Первый писал об украинском художнике не один раз, находя у него — 27-летнего! — «талант», «чистоту форм», «внутреннюю, природную гармонию», но не забывая и о религиозных источниках его творчества. (А в то же время какой-то киевский газетчик обозвал земляка «фигляром» и «кривлякой»). Второй — полтора десятка лет спустя — противопоставил его творчество «распущенности футуристических элементов», при случае отметив «пластику отверстий», которая и теперь является визитной карточкой Архипенко. В эту когорту можно включить Виталия Коротича, с легкой руки которого в Украине в середине 80-х вышел в свет первый мини-альбом классика, являющийся ныне библиографической редкостью.
Всего перечисленного явно недостаточно, чтобы назвать Архипенко «баловнем судьбы» — как назвали его в одном из киевских журналов, но признание он получил таки при жизни и даже в не слишком библейском возрасте. Другое дело, что этому предшествовала длинная цепочка превратностей, поражений, ударов судьбы. Было время, на улице ночевал в Париже, под открытым небом. Архипенко охрипенко... Потом, чтобы выжить, хватался за всякую работу, что дало повод Родченко (Германия, 1922-й) — художнику другого поколения, лишенного сантимента, ядовито посмеяться над коллегой: «Архипенко делает ужасную пошлость, какие-то vase femme...». А его выступление на Венецианском биеннале в 1920 г. вызвало несусветный скандал. По словам Святослава Гординского, «кардинал и патриарх Венеции Ля Фонтана призвал верующих бойкотировать выставку, мол, художник там искажает созданное Богом подобие...». Это по нынешним временам подобные истории только делают автора продвинутым — когда-то они бросали на него тень, потому что слово «репутация» чего-то стоило.
У нас, в Киеве — где художник собственно родился — в семье университетского механика, заведующего лабораториями и физическими кабинетами, с недавних пор существует «памятник идеям Архипенко», и хотя в центре города (с Америкой лучше не сравнивать), но не каждый, кто ежедневно бывает на площади Льва Толстого, догадается поглядеть под банковскую арку, чтобы полюбоваться интереснейшей работой Анатолия Валиева. А еще у нас отметили очередной его юбилей в Национальном художественном музее конференцией, его творчеству посвященной, где выступили с десятка три ученых (самый интригующий доклад — у Бориса Лобановского: «Тайна дырки бублика») — и выставкой, которая пришла к нам из маленького немецкого городка, где Архипенко любят и ценят. (Так, и никакой Америки не нужно). У нас, однако, к этой дате выпустили серию календариков с рисунками классика, которыми так удобно пользоваться в качестве закладок в книгах. К тому же ню, глаз радует, не сглазить бы. Что же, и это хлеб. Сады скульптур у нас не скоро появятся... Мы все немножечко «охрипенко».
Чтобы не заканчивать такой удобной, но совсем не утешительной нотой пессимизма, отмечу еще раз приятную «тісняву світу». Архипенко с Довженко были, оказывается, знакомы. И старший учил младшего рисунку, о чем последний всегда помнил — уже даже работая над анти-авангардистcкой «Поемою про море» (какое, напомним, объединила украинцев и их поклонников на нынешнем биеннале). Но режиссер и тогда признал, что художник научил его «желанию избегать внешней точности в искусстве, которая только одна считалась легко понятной рабочим и крестьянам».
Какая мораль из этого повествования? Да никакой. То, что гении находят между собой общий язык — скорее всего исключение из правила. Однако, приятно осознавать, что это таки произошло с двумя украинскими гениями. Подчеркну: на сегодняшний день единственно конвертируемыми в мировом художественном пространстве.
