Ну, конечно, Жан Бодрияр, автор учения о симулякри. Только не расспрашивайте меня, что это такое и с чем его едят: всей газеты не хватит, не то что статьи — и целого дня, не просто «Дня». Все едино, что его называли Диснеем современной метафизики и меланхоличным Ницше — каким же быть Ницще, как не меланхоличным, кого же любить Бодрияру, как не Диснея?! Несмотря на свои регулярные «хождения в народ», французский философ ни на йоту не поступился авторскими прихотями. То есть остался Бодрияром. Бодрияром, плюс эссеистика. Бодрияром, плюс шутливость. Бодрияром, плюс любовь к кино.
Почти у каждого из бойцов его когорты — называйте ее, как вам заблагорассудится: постмодернизм, постструктурализм, только теперь читатель наконец поймет, каким самобытным было то, что так долго было похоже на дополнительно-сопроводительное — было свое хобби, к которому каждый боец относился довольно серьезно — и которому посвятил свое лучшее произведение, нередко размером с кирпич (а иногда — с перышко). Марксизм и гомосексуализм — у Ролана Барта. Просто марксизм — у Альтюссера. «Алиса в Стране Чудес» — у Жиля Дельоза. Почтовые открытки — у Жака Дериды. Собственно постмодернизм — у Жана-Франсуа Лиотара. Всякие там казни, масакри, безумия и казематы — у Мишеля Фуко (и также гомосексуализм, но с другой интонацией). Если хорошо поискать, что-то такое можно найти и у Поля Рикера и Жана-Люка Нанси с Лаку-Лабартом…
У Бодрияра таким хобби был кинематограф — и не стоит у него искать толстой, солидной книги с рассказом о «люмьеровском чуде». Зато экранными намеками, реминесценциями, каламбурами изобилуют едва ли не все его произведения. При желании можно составить толстую антологию «Бодрияр и искусство последней музы». Ведь именно к нему 13 лет назад явилась в гости действительно меланхоличная красавица Изабель Юппер с беседой о кино, после посещений Шаброля с Альмодоваром — и мэтр вполне удовлетворил ее профаническую любознательность, хотя уже был профессором университета. (Впрочем, отметил, что не видит будущего для этого вида искусства — а вообще, любит Олтмена и Антониони). Просто для него кино было не только окном в мир, но и самим миром, от которого он не собирался отрекаться во имя — хотя бы и собственных — понятийных схем. Тем самым величественным симулякром, в котором отражается изменчивая реальность, пораженная агонией… или, чаще всего, не отражается ничего, потому что живет по собственным законам, представляет себя и только себя. Симулякровское, короче говоря.
Нам в Украине, считайте, с этой теорией сильно не повезло — небольшое исследование «Simulacres et simulation» («томов премногих тяжелей», как сказал бы русский классик) было переведено и издано всего лишь 23 года после своего создания. Скажем, Вальтеру Беньямину пришлось ждать такого признания у нас не меньше 70 лет, а кто-то до сих пор в длинной очереди топчется. Больше всего у нас из нынешне-вчерашних любомудров в свет выпустили Рикера с Деридой, но и Фуко не обидели. Лиотар — только в журнальном варианте. Барта на украинском языке? Не припомню. Малость Дельоза, крохи Бодрияра: кроме упомянутой уже полуброшюры, в 2004 г. нас осчастливили «Символическим обменом и смертью», с Ройтбурдом на обложке. Пока что все. Учите языки, господа. Тем более, что бодрияровский Francaise (в моем компьютере, простите, недостает пятой по счету буквы с крючком-язычком — пришлось обойтись обычной «с») — это язык не столько философии, сколько высокой художественной прозы. Не захандрите на бодрилякрах.
Дериду ж этого читать можно, только гороха предварительно покушав. Рикер — сухой наждак повествования. Фуко — и пугает, и страшно (знаю людей, которые не могли ночь спать после описания казни Дамена в сине-красном глянцевом томе под названием «Надзирать и наказывать»). Дельоза… сам постоянно спотыкаюсь на 37-й странице его «Логики смысла», и так уже почти десять лет — какое-то «заколдованное место», а не Дельоз, ей Богу. За Нанси, чуть одолев, нужно браться опять, потому что тут таки забываешь все, что только узнал — не потому ли на обложке его «Corpus’у» — магритовый гроб, символ обреченности всякого познания? А Бодрияра, как и Барта, читаешь легко, как дышишь. Раз — и абзац проглотил. Два — следующий, а потом и еще один в придачу. Открываю наугад его «Прозрачность зла»: «Нашим обществом овладела какая-то разновидность белокровья, что-то наподобие разложения негативного в залитой светом эйфории». Ну, разве не в десятку?!
Или еще так: сборище мудрствующих, птичий концерт. (Была когда-то такая популярная аллегория в занятии живописью в эпоху барокко). Сова-Дерида толстую ветку оседлала, знай, сидит себе, дуется на всех вокруг. Лиотар-воробушек что-то безжизненно чирикает. Орел-Рикер над белым светом важно парит. Дельоз, как страус, голову в песок прячет. Мрачно каркает ворон-Фуко, стрекочет с чужого голоса попугай-Альтюссер. Барт, а не Лабарт — как сладкоголосый соловей заливается, успевай уши раскрывать — в том числе о любви (как же, отдельную книжку написал на подобную тему!). Но Бодрияр — это и сам певучий дрозд. Голос негромкий, а мелодичный. Поет от нечего делать, а все оглядываются на то пение.
Неудивительно, что Бодрияром зачитываются студенты Могилянки и вообще молодые интеллектуалы. Еще бы: одна-две цитаты (можно драть просто из перечня разделов, скажем, клюнув на «радикальную экзотику» или «другую сторону вещей») — и уже есть толчок для научной болтовни, главное, годится по любому поводу. Правда, основной текст на фоне цитаты выглядит пятым колесом в телеге, седлом, прицепленным к коровьему вымени, но наш автор не привык сушить себе голову такими пустяками. И статья, которая на ладан дышала, пусть пирровой жертвой, а спасена — заметьте, что в этой статье я цитатами не злоупотребляю.
А вот эта статья пишется у полочки, битком набитой всеми перечисленными классиками, большинство которых (держаться из старой гвардии: Лиотар, Дельоз) ушло в лучший мир задолго до Бодрияра — и Бодрияра здесь как раз больше всего. Сам когда-то скупал все это добро на Петровке, бешеные деньги, собранные с нескольких собственных халтур и аспирантских стипендий — экономя на привычных харчах, платил за старенькие книжки, нередко изданные кое-как, в полубумажных корешках — мол, «с пивом потянет», перебьется читатель-«антилигент». (Это потом уже наступило время толстых багряных переплетов, мелованной, белой бумаги… и зеленой, как лягушка в дирижабле, скуки). Начинался же этот микросборник также с Бодрияра — с его классической «Системы вещей», которая произвела настоящую сенсацию на всем тогдашнем постсоветском пространстве… Далекий 1995 год: эпоха последних взлетов украинского постмодерна. Хотите верьте, хотите нет, а наши художники о Бодрияре тогда уже знали — и пытались впитывать его бодрилякры. Такими, скажем, были акции Василия Цаголова, фотографии Глеба Вишеславского. (А одессит Евгений Голубенко, тот под ту же «Систему…» создал свой проект — и совсем недавно). Потом перестали: котлеты отдельно, Бодрияр — и подавно. Каждому свое, а курке — просо.
