С Жаном-Люком Утерсом я знаком с 2009 года. Тогда он еще занимал должность главы Отдела распространения бельгийской литературы Министерства культуры франкоязычного сообщества Бельгии. Но сколько потом не встречался с ним, никак не мог представить себе Жана-Люка — любезного, мечтательного, одетого с присущей настоящим писателям кокетливой небрежностью — могущественным чиновником, который руководит судьбами сотен художников и десятков издательств.
За 25 лет творческой деятельности Жан-Люк Утерс написал шесть романов и две повести. Кому-то это может показаться совсем небольшой наработкой — но, как он дальше расскажет сам, на творческую работу времени не оставалось. И все же это не помешало ему в 1992 году получить самую престижную бельгийскую литературную премию — имени Виктора Росселя — за роман «Артель». А в Википедии написано, что Жан-Люк — сын Люсьена Утерса. Конечно, о своем отце, известном политике, который в 70-х много сил положил за благополучие Валлонии, Жан-Люк написал целый роман — «Место мертвеца». Очень надеюсь, что это преисполненное человечности и еврогуманности произведение увидит свет и в Украине.
Увидеть Жана-Люка в Киеве было большой неожиданностью. Вероятно, незабываемым для нас обоих будет визит в Музей Булгакова, скаканье по разрытому Андреевскому, подсмеивание над памятником Ленину. И этот разговор в одном из уютных ресторанов.
— Интересно, Жан-Люк, что ты делаешь здесь, в Киеве?
— Я впервые и в Киеве, и в Украине. Посольство Бельгии в Украине пригласило меня принять участие в Неделе франкофонии, встретиться с киевлянами, в частности со студентами и преподавателями нескольких вузов. К сожалению, поскольку мои книжки еще не переведены на украинский, я не уверен, что их кто-то из студентов читал.
— Будем надеяться, что ими заинтересуются украинские издатели. Ты уже успел пробежаться по городу? Какое сложилось мнение?
— Очень подвижный город, который постоянно куда-то спешит. Много новых зданий... А еще страшные пробки! Мы на Западе в 60—70-х совершили большую ошибку, открыв города для машин, разрушив для этого целые кварталы. Теперь понимаем, что их надо защищать. Мне кажется, что страны и города, которые только что вышли из коммунистического ужаса, рискуют погрузиться в потребительство безрассудно и анархически. Сказать бы, в Бухаресте в настоящее время повторяют наши ошибки полувековой давности. И все же в Киеве красиво, много деревьев. Очень понравился Владимирский собор — здесь, рядом с гостиницей.
— Ты недавно оставил должность главы Отдела распространения бельгийской литературы. И что теперь? Пишешь?
— Эта должность в конечном итоге стала невыносимой для меня, потому что была несовместима с творчеством. Да, теперь я пишу, путешествую, трачу время исключительно на себя.
— И как долго ты занимал эту должность?
— Двадцать один год. Представляешь себе? Вечером писать не могу, потому что мозг недостаточно свободен, загроможден дневной жизнью, а утром просто нет времени. Поэтому ежегодно я ездил в Италию, сам, и где-то с месяц писал. Такие были очень короткие и очень насыщенные творчеством отпуска. Нужно абстрагироваться от повседневности.
— Как Отдел распространения бельгийской литературы поддерживает писателей и издателей?
— Для франкоязычных писателей Бельгии существует целая система стипендий, позволяющих им писать, не заботясь о деньгах, в течение определенного периода — от трех месяцев до года. Также есть резиденции для авторов — как в Бельгии, так и за рубежом. Поддерживаем и бельгийских издателей, которые сильно пострадали от последнего экономического кризиса; в сравнении с французскими издательствами наши мельче. Ведь франкофонов в Бельгии немного — всего четыре с половиной миллиона человек. Следовательно, чтобы выжить, книжка должна переступить границу с Францией, бельгийский писатель должен попасть на французский рынок. И мы в этом помогаем, даем средства на издание книжных серий.
Финансируем мы и фестивали — небольшие, провинциальные. Способствуем и переводу произведений бельгийских писателей. В городке Сенеф есть коллегиум, который содержит наш Отдел и где мы принимаем переводчиков бельгийской литературы. Наш бюджет — приблизительно 5 миллионов евро в год.
— Немало бельгийских франкоязычных авторов печатаются во Франции — Ги Гофет, Франсуа Вейерганс и Уильям Клифф в «Гаимар», Анри Бошо в «Акт Сюд», Диана Мер в «Сабин Веспизер», Амели Нотомб в «Альбен Мишель»... этот перечень можно продолжать еще долго. Но ты и сам издавался и в «Гаимар», и в «Акт Сюд», и в «Ля Диферанс» — все это французские издательства. Это проблема или нет?
— Вполне естественно, что автор ищет издателя с наиболее широким распространением. Ведь хочется, чтобы тебя прочитало как можно больше людей! Когда я издавал свою первую книжку «Распорядок дня», я вообще никого не знал в издательском мире, более того, даже не подозревал, что в Бельгии есть издатели.
— Сколько тебе было тогда лет?
— 36. По этому роману, кстати, в 1992 году снял фильм палестинско-бельгийский режиссер Мишель Клейфи.
— И как ты нашел издателя?
— Очень просто. Купил билет на поезд Брюссель — Париж. Тогда это путешествие длилось 3 часа, сейчас — всего час и двадцать минут. Скоростные поезда — также фактор определенного прогресса в литературе. У меня было десять распечатанных экземпляров романа, разнес их по издателям в 6-ом округе Парижа, где больше всего издательств. И вот — победа — меня издал «Гаимар».
Конечно, можно сказать, что Франция ассимилирует Бельгию, французы воспринимают нас, валлонцев, как равных себе. В период между двумя мировыми войнами и до 80-х годов прошлого века бельгийские писатели фактически стеснялись говорить, что они — бельгийцы. В настоящее время ситуация кардинально изменилась. Мы гордимся своим «бельгитюдом». Я, например, никогда не скрывал от читателей свое бельгийское гражданство.
— А во фламандскоязычной части Бельгии — то же самое?
— Абсолютно! Наиболее крупные издатели — в соседних Нидерландах, в Амстердаме.
— И поддержка для писателей — такая же?
— Работает это несколько иначе, но в целом — да, такая же. У фламандцев все построено по британскому образцу. Существует финансируемый Министерством Литературный фонд, которым руководит Художественный совет из самых известных писателей и наиболее крупных издателей. Именно они решают, кому давать деньги.
— Не могу не вспомнить о политике... На каком этапе сегодня отношения валлонцев и фламандцев?
— Бельгия более 500 дней жила без правительства. И жила неплохо! (Смеется.) Действительно, государственный долг уменьшился, уровень безработицы тоже. Почему не было правительства? Потому что во Фландрии победу одержали националисты, которые потребовали отделить свой регион. Это стояло первым пунктом их программы. Трудно создать правительство с партией, которая хочет разделить твою страну! Переговоры продолжались несколько месяцев. В конечном итоге, националисты пошли в оппозицию, а другие фламандские партии объединились и создали общее с франкофонами правительство. В настоящее время речь идет об очень амбициозной и важной для страны в целом реформе: правительство стремится передать регионам почти всю власть. Прежний центр, таким образом, превратится в пустую ракушку, в его руках останутся только армия и внешние отношения.
— Откуда в богатой Бельгии взялся национализм?
— Вы здесь, в Украине, вероятно, хорошо знаете: национализм является следствием притеснений, исторического унижения. В балтийских странах, в частности в Латвии, где я часто бываю, национализм процветает. Конечно, меня это иногда шокирует, но когда думаешь, что им пришлось пережить — отрицание их языка и культуры, экономическая блокада — лучше понимаешь фламандцев. В течение всего ХІХ в. фламандцев притесняли — это правда! Фламандский язык не признавали, официально он не существовал, все происходило на французском, и только развитие националистического движения способствовало признанию фламандского языка и фламандской национальной идентичности. Но во второй половине ХХ в. нечего и говорить о притеснениях относительно фламандцев. В Бельгии не было премьера-франкофона в течение 35 лет! Фламандцев больше, они богаче. Вот такой парадокс: фламандцы руководят государством, но национализм не угасает, его питает историческая память.
— Во время путешествий мне показалось, что Бельгия — более толерантная страна, чем, скажем, Франция. Такого культа африканского искусства я нигде не встречал. Это мне только показалось или это действительно так?
— Я, например, живу в очень простом квартале, где много турок и марокканцев, приехавших в Бельгию в 60—70-х годах. Немало «черных» кварталов. А есть и богатые кварталы такие, как фламандскоязычный Уккле — там вы эмигрантов не встретите.
В Брюсселе франкофоны преобладают, и все же это многокультурный город, иногда даже слишком многокультурный. Эту изысканную смесь чувствуешь сразу. На улицах Брюсселя можно услышать любые языки, а здесь, в Киеве, — только русский и украинский. Брюссель — весьма космополитический город.
— Наверное, большую роль сыграло и присутствие европейских институций.
— Конечно! Досадно только, что для того, чтобы построить Евроквартал — огромное современное здание в самом центре — разрушили несколько старинных улиц со всеми строениями.
Статус «евростолицы» дает шанс прежде всего французскому языку. Ведь чиновники вынуждены знать французский, иногда даже пользоваться им. Это огромный «плюс». Представьте только, что произошло бы, если бы столица ЕС была бы в Лондоне.
— Бельгийская литература — такая же мультикультурная, как и страна. Можно встретить авторов вьетнамского, итальянского, американского, немецкого происхождения, не говоря уже об арабах и турках.
— Действительно, иммиграция дала Бельгии немало политических и культурных деятелей. Что уж и говорить, даже наш нынешний премьер-министр — Элио Ди Рупо — итальянец по национальности. Его отец в свое время приехал в город Монс в поисках работы, работал шахтером. Знаете, я верю в позитивность взаимного влияния различных культур. Это нас только обогащает.
С моей точки зрения, сегодня речь идет скорее о европейской литературе. Конечно, деятели искусства признают себя бельгийцами, но их произведения — это произведения общеевропейского содержания и значения. Тем более что Бельгия — относительно искусственная страна, собственно «нации» у нас никогда не было. Как ни парадоксально, именно это дает бельгийским писателям большую внутреннюю свободу. Философ Симон Лейс говорил об этом так: «Словно муравей на хоботе слона». Абсолютная свобода.
— Тогда правильно ли такое сравнение: бельгийская литература — это портрет-миниатюра европейской литературы?
— Подавляющее большинство молодых писателей много путешествуют. Это своеобразный продукт программы «Эразмус», которая позволяет европейской молодежи учиться и творить в разных уголках мира. Есть бельгийские писатели, которые живут вообще не в Бельгии. Грегуар Поле — в Барселоне, Диана Мер — в Берлине, Бернар Кирини — в Дижоне, Франсуаза Лаланд — в Тунисе.
В бельгийской литературе всегда наблюдалось явление маятника — от желания быть как можно ближе к Парижу, так было в 30-х годах прошлого века, когда говорили, что «Бельгия — это ничто, мы не хотим изучать фольклор, не хотим быть провинциальными», доходило до того, что действие в их произведениях никогда не происходило в Бельгии; напротив, в 70-х все стали говорить «довольно, мы же отсюда, здесь наши корни, надо писать об этой земле, хотя мы и националисты». Сейчас же главная тенденция обновления бельгийской литературы — ее особенный взгляд на Европу.
